– Мало кто знает о моей жизни до того, как я стал наёмным убийцей, – тихо начал он, не отрывая взгляда от надгробия сестры. – Когда мне было четырнадцать, наши с Олесей родителей разбились на машине; они ехали забирать сестру с какого-то детского праздника, а на улице лило, как из бездонной бочки, и отец не справился с управлением. В аварии выжила только Олеся – машина в мясо, а на ней, не поверишь, ни царапинки, – отделалась лёгким сотрясением да сильным испугом. После её выписки и начался самый ад. Другой родни кроме родителей у нас не было, так что нетрудно догадаться, куда мы попали; жизнь в детском доме далеко не сахар, и дело даже не в плохом государственном обеспечении или надзоре со стороны педагогов и воспитателей, а в самих детях. Не знаю, совпадение ли то, что туда попадают почти сплошь на голову отбитые, или жизнь в подобном месте превращает их в разозлённых на весь свет уродов, но мне частенько там доставалось.
Сначала я просто терпел – думал, если не буду отвечать и обращать внимания, быстро всем надоем, и от меня отстанут, но для них расколоть крепкий орешек стало лишь очередным вызовом, и тогда для меня встал первый серьёзный вопрос: терпеть дальше или научиться давать сдачи. Знаешь, я с родителями не очень хорошо ладил; всё то время, пока у нас была семья, они частенько испытывали ко мне разочарование, потому что я был болезненным и тихим ребёнком, никогда не мог постоять за себя и чаще со всеми соглашался, чем имел собственное мнение. Но у меня просто не было причин меняться, если честно, я вообще не понимал, почему должен был быть каким-то другим, не собой. Но на этот раз я выбрал второй вариант, потому что помимо себя теперь отвечал ещё и за сестру, а она была слишком доброй и доверчивой, чтобы защищать себя самостоятельно. После пошли драки и, как следствие – постановка на учёт в КДН, но я ни о чём не жалел: только после этого меня все оставили в покое и вроде даже зауважали.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я без лишних раздумий пошёл в армию. По-хорошему, сначала нужно было озадачиться жильём, но во мне кипело слишком много нерастраченной злобы, и я в первую очередь думал о том, куда её направить, а не о крыше над головой. После армии пошёл служить дальше уже по контракту. К тому времени дури во мне стало на порядок меньше, дисциплина быстренько меня в чувства вернула, но Олесе до выпуска оставалось ещё три года, и я решил разбираться с проблемами по мере их поступления. Бывал в горячих точках, много грязи с лица земли стёр и, возможно, после выпуска сестры продолжал бы служить дальше на благо Родины, только вот за два месяца до этого знаменательного события её… не стало: какие-то ублюдки застрелили прямо на территории детдома. Как они туда попали, что там делали и почему убили именно сестру ответить мне никто так и не смог. Я тогда думал, что совсем свихнусь от горя. Она была единственной причиной, по которой я продолжал беречь в себе человека, а с её смертью у меня как будто сорвало петли.
Тогда-то меня и нашёл Урман. Я уже плохо различал, где добро, а где зло, а он дал мне крышу и цель в жизни – продолжать убирать всякую шваль, но теперь без ограничения со стороны закона и государства. Во мне было достаточно злости, чтобы согласиться на это. Без ложной скромности замечу, что я был отличным снайпером, а Урман умел быть благодарным – особенно когда ему доказывали свою верность. Впрочем, помимо пряника он ещё и кнутом отлично владел, который я тоже на своей шкуре ощутил, когда терял голову и переставал выполнять приказы, но такое случалось нечасто. Через пару лет гнев во мне поутих, и я начал размышлять о том, что порочу память сестры своей «работой»: она бы точно не хотела для меня такой жизни. Знаешь, даже несмотря на то, где она провела свои восемь неполных лет, Олеся очень детей любила и собиралась после выпуска поступать в университет на учителя начальных классов... У меня в тот день будто глаза открылись. Но сходу что-то поменять в своей жизни я просто не мог: Урман своих людей отпускал только на тот свет, а я не готов был умереть, поэтому ждал подходящего момента. И однажды, когда на его лагерь случилась облава, я, воспользовавшись шумихой из-за чудовищной перестрелки, просто свалил оттуда, куда глаза глядят. Несколько дней прятался по лесам и оврагам, перебивался дичью, которую удавалось подстрелить, и старался особенно у поселений и деревушек не светиться, чтоб не поймали и не вернули или того хуже – убили как предателя. Примерно через две недели, когда я понял, что меня никто не ищет, сумел кое-как вернуться в Россию и начал работать самостоятельно. Поначалу просто убирал мразей, которые попадали в поле моего зрения: продажных судей и коррумпированных политиков, чёрных риелторов и больных на голову ублюдков, стерегущих детей и женщин по подворотням... А после на меня начали выходить разные серьёзные люди; и я брался за любой заказ, но только с одним условием – вспомнишь, каким?
Я настолько увлеклась его рассказом, что даже не сразу поняла, что он обращался ко мне с вопросом, а после с улыбкой кивнула.
– Ты не убиваешь женщин и детей.
– Точно, – он щёлкнул меня по носу – кажется, это его любимое действие. – Два года всё работало как часы: я создал себе надёжную легенду и прикрытие и просто жил от заказа к заказу. Иногда, правда, спецслужбы подбирались довольно близко, и тогда я на некоторое время залегал на дно – как будто уходил в отпуск. На пляжах не валялся – чревато, сама понимаешь, – но отдыхал где-нибудь в тихой деревушке, в небольшом домике с мангалом на заднем дворе, где в окно всегда было видно горы или реки, а за ними – густые непроходимые леса. После снова возвращался к работе и при этом старался избегать людей Урмана: до меня дошёл слух, что в той облаве он уцелел. На моё удивление шакал не искал со мной встреч и не жаждал вернуть или как-то наказать, будто я ему и не был ничего должен, и всё же я не брезговал бдительностью. Через два года такой собачьей жизни я получил очередной заказ, который привёл меня к тебе, ну а дальше ты знаешь.
Я вздохнула, продолжив рассматривать нежное лицо Олеси.
– Жаль, что ты так и не узнал, кто убил твою сестру.
Костя нахмурился и тоже выдохнул.
– На самом деле, узнал. – А вот это было неожиданно. Увидев вопрос на моём лице, Костя невесело усмехнулся. – Когда Эд и компания спасли мне жизнь и предложили месть Урману в обмен на контракт с их конторой, я узнал, что Урман и был тем человеком, который приказал убить мою сестру.
Костя вкратце обрисовал детали этого происшествия, и я в очередной раз подивилась людской бесчеловечности.
– Выходит, Олеся всё-таки отомщена, пусть и не тобой.
– Видит Бог, я сам хотел это сделать и чертовски зол, что всё вышло иначе, но ты права: теперь она может спать спокойно.
– А-а... Не знаю, важно ли это, и всё же не могу не спросить. – Я на секунду замялась, но меня всегда волновал этот вопрос. – Тебя не мучает совесть за все эти отнятые жизни? Ты ведь наверняка не только плохишей убивал... В конце концов, ты и меня собирался убрать, и, окажись я парнем, вряд ли бы сейчас стояла рядом с тобой.
На это умозаключение парень только тихо рассмеялся, чем вызвал у меня недоумение; я уже было подумала, что Костя не такой уж белый и пушистый, терзаемый чувством вины плюшевый медведь, каким его нарисовало моё воображение, но он снова меня удивил.
– Знаешь, я не святой и некоторыми своими делами действительно не горжусь, но далеко не всех из списка моих заказов я устранил.
– Как это?
Вздохнув, Костя уселся на старую, наполовину сгнившую скамеечку, совершенно не заботясь о том, что испачкаются его джинсы, и потянул меня к себе на колени.
– Перед тем, как выполнить любой из заказов, я получал папку со всеми данными об объекте. Если этих данных мне не хватало, что-то смущало меня или вызывало подозрение, как было и в твоём случае, я пытался накопать что-то самостоятельно, чтобы увидеть картину целиком. И если в итоге я видел, что человеку просто не повезло попасть в сферу чужих интересов – например, какая-нибудь журналистка с комплексом героя перешла дорогу террористам... Ай! – Костя захохотал, когда я стукнула его кулаком в плечо, поняв намёк. – Так вот. Если я видел, что человеку просто не повезло, то вместо настоящей пули он от меня получал пулю3 с нормальной такой дозой «Кораксана»4. Заказчикам было не подкопаться. Ранение налицо, цель падала без чувств, пульс замедлялся до трёх-четырёх ударов в минуту5, так что врачи с лёгкостью констатировали смерть. Как только мне переводили вторую часть суммы после «устранения», моя жертва получала небольшую дозу адреналина и после прихода в себя узнавала много нового. Дальше дело за малым: отвалить врачам приличную сумму, чтобы подделать свидетельство о смерти, сделать новые документы и исчезнуть из страны. Иванов Иван убит, зато Петров Пётр – живее всех живых.
