– Да.
– А веснушки?
– Теперь я отношусь к ним спокойно, – улыбнулась Кэйси. – А раньше терпеть не могла.
Глаза Мег распахнулись.
– Правда? Кэйси кивнула.
– Начала замазывать их косметикой еще до того, как у меня действительно появилась необходимость ею пользоваться.
– Правда? – восхищенно спросила Мег еще раз.
– Угу, – ответила Кэйси, зарываясь во вторую коробку. Там тоже оказались детские книги. И в третьей.
– Наверное, он и вправду любил читать, – заметила Мег. – Как вы думаете, зачем он хранил все это?
Это был вопрос в точку. Кэйси очень хотелось бы иметь на него достойный ответ.
– Может быть потому, что он любил читать. Или потому, что ему их подарил кто-то, кого он любил. Или потому что знал, что когда-нибудь эти издания приобретут ценность.
– А мне кажется, он хранил их для внуков, – сказала Мег.
– Но у него же не было внуков.
– Но могли быть. Вы не хотите иметь детей?
Кэйси задумалась, могло ли прийти в голову хранить книги для внуков человеку, который никогда не общался даже с собственным ребенком. То же самое и со спальнями. Она задумалась, какую роль играли в его жизни фантазии, ведь он жил один в своем прекрасном доме.
– Так вы не хотите иметь детей? – настаивала Мег.
– Когда-нибудь, да.
– Вы не переживаете по поводу возраста?
– Пока нет.
– А я да. Я хочу иметь детей.
– У тебя есть парень?
Мег отрицательно покачала головой, и тихо, смущенно проговорила:
– Может быть, когда-нибудь… – Тут же оживившись, она, в свою очередь, спросила: – А у вас есть парень?
Кэйси на минуту задумалась. Она не могла назвать Джордана своим парнем. Однако она спала с ним, поэтому кем-то для нее он все-таки был. Найдя, наконец, компромисс, она ответила:
– Ну, это как сказать. На данный момент, в общем, да. Но больше ничего не скажу. На губах моих печать. – Взглянув на часы, она потянулась к следующей коробке. – Еще кучка детских книжек, и мне пора работать.
В последней коробке оказались школьные тетради. Они рассказали ей, что Конни изучал химию, латынь и французский, историю Америки и искусство. Но в них не было ни слова о том, где он ходил в школу, хотя именно эту информацию она искала. Как она ни старалась, ей так и не удалось обнаружить ни названия школы, ни названия города, а к этому времени ей уже пора было встречать клиентку, поэтому поиски были временно отложены.
Джойс Льюэллен пришла в три. На ней не было лица, она судорожно сжимала пальцы с побелевшими костяшками.
– Я не сплю. Я не ем. Я просто сижу дома или слоняюсь из комнаты в комнату. Я чувствую себя точно так же, как сразу после его смерти.
– Вам уже известно решение судьи?
– Нет. Оно будет известно завтра. А я уже предчувствую проигрыш, и меня мучает тот же самый старый гнев. Я не могу общаться с домашними, с друзьями. Я не хочу больше видеть, как они закатывают глаза и… вздыхают. Они устали от разговоров об этом. Они не могут понять до конца, что я чувствую. Да и как они могут? Может, они и любили Нормана, но он не был для них такой неотъемлемой частью жизни. Их будущее не зависело от него.
Кэйси предполагала, что родственники и друзья не только поэтому потеряли интерес к делу. Они уже пережили это. Точно так же, как и дочери Джойс. Она осталась единственной, кто продолжал этот бег на месте, не двигаясь абсолютно никуда.
– Разве вы можете вернуть его назад? – тихо спросила Кэйси.
– Нет. Не могу. Я это понимаю. Но если бы я выиграла это дело – это было бы важно для меня. Я бы почувствовала, что все наконец кончилось.
– Черта подведена.
– Да. Если я выиграю, я действительно подведу черту.
– А если проиграете?
– Черты не будет. Я буду продолжать думать, почему он умер.
– А что сказали врачи? – спросила Кэйси. Она знала ответ, но Джойс не повредило бы проговорить это вслух.
– Они сказали, что у него возникла обширная аллергическая реакция на анестезию. Ему раньше никогда не делали общего наркоза. Как я могла знать?
– Вы? Почему вы? Откуда вы могли знать об этом?
– Но кто-то же должен был. Никто не знал, что у него возникнет такая реакция – ни его мать, ни он сам, и уж, конечно, ни вы. С другой стороны, вы сделали все возможное, чтобы выяснить причину его смерти. Вне зависимости от вердикта судьи, вы можете считать это дело закрытым для себя.
Джойс выглядела загнанной.
– А если нет? То есть, конечно, можно сказать, что суд не счел доказательства достаточными для вынесения обвинительного заключения. Но это не значит, что доказательств нет вообще. Кто посмеет сказать, что доказательства, собранные нами, ложные? Вот почему мне нужна победа. Мне нужно определенное решение. «Доказательства недостаточны» – это не ответ для меня. Мне необходим точный ответ.
Кэйси могла это понять. К тому моменту, когда она вернулась обратно наверх, а это было уже ближе к вечеру, она была полна энергии, чтобы найти свое решение. Она прикинула, что в двух комнатах осталась еще добрая дюжина необследованных коробок. На этот раз в одиночку она яростно набросилась на них, двигая одну за другой, уже не садясь рядом, а наклоняясь над ними, чтобы быстрее рассмотреть содержимое.
Когда она расправилась со всеми коробками, в ее руках оказалась всего одна значимая вещь. Большая часть личных коробок содержала детские реликвии Конни. Она нашла вышитую афганскую шаль, изодранную почти в лохмотья. Пару маленьких коричневых ботиночек со стертыми почти до дыр подметками. Несколько детских фотографий, относящихся к дошкольному периоду жизни Конни. На них он выглядел милым, робким ребенком, черты которого поразили ее сходством с кем-то. Потом до нее дошло, что она видит в них себя.
То же самое было и с волосами. Она нашла маленький конвертик, в котором лежала отрезанная прядь волос абсолютно такого же, как у нее, цвета. У нее перехватило дыхание от ощущения родства, когда она достала прядь и погладила ее.
Но еще большее впечатление произвела на нее обезьяна. Это была потертая мягкая игрушка с длинными тощими ногами и выцветшим коричневым мехом, торчащим клочками. Один помутневший глаз болтался на нитке, второй и вовсе отсутствовал. Это была самая милая и жалкая вещь, которую Кэйси когда-либо доводилось держать в руках. Она зарылась носом в ее мягкое брюшко. От нее шел чуть затхлый запах времени. Кэйси догадалась, что это была любимая игрушка Конни. Представила, как он укладывал ее с собой спать, даже когда подрос. Догадывалась, что он наделил ее жизнью, именем и личностью, так что выкинуть ее было равносильно убийству.
Точно такие же чувства она сама испытывала к своему игрушечному утенку. Даффи. Даже сейчас он продолжал сидеть на столике в ее квартире, прислонившись к лампе. Даффи любил ее всем своим игрушечным сердцем в те годы, когда она отчаянно мечтала о двоих родителях. Она не знала, в какой нужде помогала Конни эта обезьянка, но точно знала, что уже не способна убрать ее обратно в коробку. Она даже не могла оставить ее с Ангусом на кровати Конни.
