– О, ты действительно хочешь знать? Тебе снова нужно пройти через это?
– Да, я хочу знать.
– Он сказал: «Я никогда больше ни во что и никому не поверю».
Слова, даже дважды повторенные, имели оттенок какой-то обреченности. Какое-то время она повторяла их про себя, вслушиваясь в их смысл, затем спросила Питера, что, по его мнению, «Джо» подразумевал под этим.
– Никогда – значит очень долго, Дженни.
– Ты прав. Это был глупый вопрос.
Ну что ж, сейчас или потом появится другая женщина. И, закрыв свои глаза, она живо представила себе женщину, к которой он повернется в постели и распахнет свои объятия. Какие слова он будет ей говорить? Слова, которые они говорили друг другу на своем особом языке?
Ох, можно написать тысячи страниц по популярной психологии и описывать ревность как нечто примитивное и отмирающее, но правда в том, что ревность – это пытка, и люди убивают друг друга из-за нее. Это потеря, последняя потеря, и даже хуже.
Так что теперь ты знаешь, Дженни, ты знаешь, словно побывала в шкуре Джея, что он почувствовал, когда увидел тебя здесь прошлой ночью.
В дверь позвонили так резко, что Питер вздрогнул.
– Это Ширли, из квартиры напротив. Она обычно звонит, чтобы спросить, не хочу ли я прогуляться пешком на работу вместе с ней.
– Я скажу ей, что у тебя грипп. Хорошо? Когда он вернулся, то выглядел смущенным.
– Если бы ты видела изумление на ее лице! Ее брови взлетели вверх почти до волос.
Дженни с горечью произнесла:
– Могу себе представить. Ты совсем не похож на того мужчину, которого она привыкла видеть здесь по утрам.
– Она хотела войти, но я сказал, что сам позабочусь о тебе, что я старый друг и к тому же доктор.
– Спасибо. Я бы не хотела, чтобы она видела меня такой. – Было странно, что она не стеснялась Питера, который видел ее. – Ширли – добрая душа, но она слишком много болтает. Она знает все и обо всех.
– У тебя должны быть и другие друзья. Я думаю, тебе следует поговорить сегодня с какой-нибудь подругой.
– Я не хочу никого видеть.
Он продолжал мягко увещевать:
– Но тебе нужна какая-то помощь, пока ты не сможешь все исправить.
– Ничего уже не поправишь, разве ты не видишь? Мне, вероятно, придется справляться самой, так что мне нужно привыкать к этому прямо сейчас.
Она храбрилась, но не верила самой себе. Джей непременно вернется и захочет услышать какие-то объяснения… Потом она напомнила себе: если даже и так, вопрос с Джилл все еще остается не решенным, так что все начнется сначала.
– Извини меня. Можно спросить, почему ты говоришь «никогда»?
– Это долгая история.
– Может, ты сможешь рассказать как-нибудь покороче.
– Ну, я лгала ему. А он никогда не лгал мне. О, ты не понимаешь! Нужно знать его и все, что было раньше.
Питер посмотрел с сомнением, но больше ничего не спрашивал. И Дженни, посмотрев на себя со стороны, что являлось ее привычкой, увидела себя сидящей в кровати и смотрящей на этого долговязого незнакомца, который вдруг начал снова становиться близким. Небольшая рыжая щетина появилась на его щеках за ночь; она могла припомнить то время, когда он говорил о том, чтобы отрастить бороду. Она могла припомнить…
И она стала сравнивать: он ведь был ненамного моложе Джея, хотя выглядел гораздо моложе, как-то беспечнее, словно жизнь была благосклонен к нему. Она вдруг поняла, что ничего не знала о нем, за исключением того, что он профессор. На секунду она представила его в профессорской позе, сидящим на столе, слегка покачивая ногой; он, должно быть, носит лаковые туфли и кашемировый пуловер. Она не была уверена, курит ли он трубку; но это было бы уж слишком похоже на расхожие представления о профессоре. Девушки наверняка кокетничают с ним. А мальчикам, вероятно, нравится его рост и мужественный облик. Но она действительно ничего не знала о нем.
– Ты женат? – спросила она.
– Я? А почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Просто любопытство.
– Не женат.
– Я читала про тебя однажды. Это было в указателе американских ученых. Я была рада, что ты добился успеха. Ты достиг того, к чему стремился.
– Ты была рада? – Он удивился. – После всего, что произошло между нами, ты могла радоваться за меня?
– Одно с другим не связано, – просто ответила она. Он покачал головой.
– Ты слишком добра. Хотя ты всегда была такой. Дженни слегка улыбнулась. Конечно, она была добра к нему. И она сказала:
– Дело не только в этом. Я просто уважаю людей, которые не растрачивают себя по пустякам.
– Ну, я, конечно, не Шлиман на развалинах Трои, но я описал несколько интересных открытий в юго-западных пустынях, и я люблю преподавать, вот и все. Я вполне удовлетворен своей жизнью. Но расскажи мне о себе, о своей юридической практике.
Он говорил слегка шутливо, и она понимала, что это неуклюжая попытка отвлечь ее от ее мыслей, как-то изменить ее настроение. Но все вдруг стало странным и холодным снова. Зимний свет, тусклый и голубоватый, как разведенное молоко, казался несколько зловещим в этой маленькой комнате, которая была такой уютной ночью: выдвижные ящики комода были поцарапаны; белые занавески выглядели желтоватыми и истончились. Здесь витал призрак неудачи. Ответа от нее не последовало. И Питер заговорил снова, на этот раз более серьезно.
– Мне бы не хотелось оставлять тебя в таком состоянии одну. Так не хочется уходить.
– Возвращаешься назад, в Чикаго?
– Нет, я планировал провести здесь в городе неделю. Мне нужно встретиться с некоторыми людьми с кафедры археологии Колумбийского университета. Сегодня днем состоится конференция и обед. На следующей неделе мне придется лететь в Атланту.
Она ничего не спросила.
– У моих родителей сороковая годовщина их свадьбы. Знаменательная дата.
Она продолжала молчать.
– Я знаю, ты не хочешь слышать о них.
Она могла бы задать встречный вопрос: раз ты знаешь это, зачем говоришь о них? Но это было не в ее характере. Поэтому она только ответила:
– Это действительно не имеет никакого значения для меня, ты знаешь.
Он покраснел.
– Ну, я только хотел сказать, что должен ехать в Атланту. Иначе я бы остался и попытался помочь. Помочь Джилл и тебе… Ты знаешь, что я хочу сказать, Дженни. В основном, помочь тебе, хотя и не знаю, как.
– Я тоже не знаю. Так что тебе лучше поехать на юбилей в Атланту, – сказала она довольно холодно.
Он ощутил необходимость пояснить что-то.
– Это будет небольшое торжество. Семейный праздник. Большинство родственников умерло с тех пор как ты… я хочу сказать, там будет не так много людей. У Салли Джун нет детей.
Дженни могла представить их всех за темным полированным столом. Каждый из них сидит перед аккуратно свернутой белой льняной салфеткой. Зимой вид из высоких окон должен быть удручающий: темные вечнозеленые деревья и голые лужайки. У сестры нет детей, значит, у них нет внуков. Это, должно быть, очень болезненный вопрос, особенно для таких людей, как они, гордящихся своей родословной и заботящихся о продолжении рода. И она не смогла удержаться от вопроса:
