— Именно, — произносит мужчина, спускающийся по тропинке в джинсах и футболке. Он вытирает грязь с ладоней, и я приподнимаю бровь. Это мистер Монтегю, одетый как садовник, и у него грязные джинсы?
Ну, чёрт, они мне уже нравятся.
И всё же я изо всех сил пытаюсь понять, почему все друзья Черча так зловеще отзываются об этой паре.
— Мы нашли друг друга молодыми, поэтому стараемся не списывать со счетов чувства наших детей, — продолжает мистер Монтегю, а затем его жена поворачивается к нему, и они теряются в глазах друг друга. Не успеваю я опомниться, как они целуются, а Черч хмурится.
— Ну вот, снова начинается, — бормочет он, глядя на меня, его янтарные глаза ловят солнечный свет и мерцают таким блеском, что у меня перехватывает дыхание. — Они всегда такие. Всё, что они делают, невероятно интенсивно, вот почему никто не любит приглашать их на вечеринки, поэтому им всегда приходится устраивать свои собственные.
— О, Черч, прекрати это, — говорит его мама, всё ещё цепляясь за рубашку отца. В то время как мама Черча блондинка и светлокожая, как и он сам, его отец совсем на них не похож. У него тёмные волосы, щетина и широкий нос. Нельзя сказать, что он некрасив, просто у него нет тонких черт Черча. — Отведи невесту в дом и покажи ей свою комнату.
— Его комнату? — спрашиваю я, и миссис Монтегю смеётся. Клянусь, этот звук похож на… бабочек, садящихся на маргаритки или что-то в этом роде. Это волшебно.
— Мы не собираемся заставлять вас спать в разных комнатах. Насколько это глупо? — она показывает в сторону дома. — Мы всё ещё готовимся к сегодняшнему вечеру, но пока чувствуйте себя как дома, а позже мы поговорим об этом деле Академии.
Я киваю, и Черч наклоняется, берёт меня за руку и тянет вниз по дорожке, обсаженной цветами, в светлое, воздушное помещение. Стена напротив нас сплошь покрыта окнами, двери открыты навстречу мягкому шуму моря.
— Мои сёстры где-то здесь, — бормочет он, его глаза бегают туда-сюда. — Остерегайся их. Они действительно ужасны.
— Черч! — воздух прорезает оглушительный визг, и темноволосая девушка обвивает руками шею Черча сзади, сжимая его так сильно, что её ноги отрываются от земли. Она одета в теннисный костюм и потеет как сумасшедшая, но её улыбка такая же заразительная, как у матерей. — Мы скучали по тебе этим летом. Без тебя всё совсем по-другому.
— Ты имеешь в виду, что без меня не к кому цепляться, — говорит он, осторожно снимая её со своей шеи, так что её кроссовки шлёпают по кафельному полу, когда она приземляется. Черч со вздохом оборачивается и протягивает руку. — Шарлотта, это моя младшая сестра, Жизель.
— И под младшей он имеет в виду, что всё ещё на пять лет старше его. — Она улыбается и взъерошивает его волосы, что он явно ненавидит, но всё равно терпит. — Все остальные снаружи, спорят о том, чей новый парень самый симпатичный. — Жизель драматично подмигивает в мою сторону. — Не хочу показаться предвзятой, но я думаю, что ты, скорее всего, выиграешь это пари.
— Эм, спасибо? — говорю я, и тут она ахает, протягивает руку, чтобы взять меня за руку и рассмотреть кольцо. — Это фантастика, Черчи, ты сам его выбрал?
— Черчи? — спрашиваю я, пытаясь подавить смех. Бедный парень выглядит несчастным, когда помогает высвободить мою руку из хватки сестры.
— Ты не возражаешь, если я помогу Шарлотте устроится? У неё был долгий перелёт. Ты сможешь поприставать к ней сегодня вечером на вечеринке.
— Ты такой чопорный, Черчи, — произносит Жизель, шлёпая его по заднице теннисной ракеткой. — Надеюсь, эта твоя прекрасная леди немного раскрепостит тебя. — Она бросает взгляд на меня, и её лицо на мгновение становится серьёзным. Внезапная смена выражения лица напоминает мне о её брате, о том, как у него меняется настроение. Может быть, это… чёрт, это не может быть генетическим, потому что он сказал, что они не связаны генетически. Я так запуталась. — Он хорошо к тебе относится, Шарлотта? Потому что, если он этого не делает, мы все надерём ему задницу. Мы воспитывали его гораздо лучше, чем это.
— Он приносил мне шоколад и грелку, когда у меня были месячные, — говорю я, и Жизель кивает, одаривая младшего брата ещё одной довольной улыбкой.
— Приятно слышать. Я не в настроении отбивать шары брата теннисной ракеткой за плохое поведение. Хорошая работа, Черчи.
— Мы будем наверху, если понадобимся, — произносит он, хватая меня за руку и ведя вверх по винтовой лестнице в отдельный маленький номер с видом на море. Здесь красиво, всё оформлено в бело-голубых тонах, как и весь остальной дом, но с достаточным количеством постеров с кофе, чтобы я точно знала, где нахожусь.
Я присаживаюсь на край кровати, а Черч вздыхает и прислоняется спиной к стене, приглаживая рукой волосы.
— Я сожалею о своей семье. Они чертовски настойчивы.
— Мне они понравились, — говорю я, пожимая плечами, откидываясь на спинку его кровати и позволяя океанскому бризу трепать мои волосы. Если я в конечном итоге вернусь в Адамсон, мне придётся их обрезать. От этой мысли мне становится грустно, но на самом деле, я бы сделала всё, что угодно, чтобы провести там выпускной год. Даже… притворилась помолвленной с президентом Студенческого совета.
Черч мгновение изучает меня, а затем вздыхает, подходит и садится рядом на кровать. Матрас прогибается под его весом, и наши пальцы соприкасаются, заставляя меня вздрогнуть. Когда он прикасается ко мне — это очень приятно, но запретно, как будто он отрицает это даже перед самим собой.
— Ты собираешься рассказать мне о сёстрах, о том, что они тебе не родные? — спрашиваю я, и Черч напрягается, резко отводя взгляд в сторону двери спальни. Волны разбиваются о берег, чайки перекликаются в облаках.
— Я никогда никому раньше не рассказывал об этом, — признаётся он, и мои брови поднимаются вверх. — Ни Рейнджеру, ни Спенсеру, ни близнецам… никому. — Повисает долгая пауза, Черч делает глубокий вдох и снова поворачивается ко мне. — Я не уверен, почему я рассказал тебе об этом.
— Все остальные думают, что ты… что я тебе нравлюсь. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, и улыбка Черча становится немного шире, прежде чем полностью исчезнуть. Он опускает взгляд на свои колени.
— Может быть, я сказал тебе, потому что знал, что ты не осудишь? — он начинает, но больше похоже, что он разговаривает сам с собой, чем со мной. Я обхватываю его пальцы своими, и он на мгновение застывает, прежде чем выдохнуть и снова успокоиться. Черч оборачивается, чтобы посмотреть на меня. — Меня усыновили, — говорит он, а затем закрывает глаза, как будто это самое болезненное заявление в мире.
Я стараюсь не смеяться, но на самом деле, это мило, что он считает это таким важным.
— И что? — спрашиваю я, улыбаясь и сжимая его руку. — У тебя потрясающая семья, которая явно любит тебя. Какое это имеет значение?
— Моя мать была их горничной, — выдавливает Черч, тяжело дыша. У него самое уязвимое выражение на лице. — Она оставила меня здесь после родов. Буквально оставила меня на пороге и ушла.
— Подожди… что? — спрашиваю я, моргая в замешательстве. — Твоя биологическая мать бросила тебя?
— Она оставила меня в автомобильном кресле на крыльце. Мои родители приютили меня, официально усыновили, а потом решили подождать, пока мне не исполнится шестнадцать, чтобы рассказать мне правду.
О.
О, чёрт.
Неудивительно, что он так расстроен.
— Именно об этом я и говорил, когда упоминал синдром самозванца. Я играю единственного сына Монтегю, это блестящий пример того, что значит быть частью этой семьи, и всё же… Я не он. Я не родственник ни одному из них. — Он закрывает глаза и проводит рукой по лицу, хватаясь пальцами за нижнюю губу, когда снова открывает глаза. Это чертовски сексуально, но сейчас не время пялиться, так что я держу свои гормоны при себе.
— Больше никто не знает? — спрашиваю я, и Черч качает головой.
— Они прожили со мной во Франции два года, говорили всем, что мама была на нескольких месяцах беременности, когда уехали, и разыгрывали из меня их собственного сына. Можно подумать, если бы мне, как они говорят, нечего было стыдиться, то им не было бы нужды это скрывать. И всё же они это сделали.
