отчетливо считывала рассудительность, какая свойственна для Игоря. Они люди комфорта и разума. Такие если и сходят с ума по кому-то, то как правило временно, наваждением и только однажды. А в целом у них все стабильно и спокойно. И дед был прав- у таких семья- святое. Не в том плане, что они никогда не ходят налево. Они умеют это хорошо скрывать. Алекс был совсем иным. То ли Африка его таким сделала, то ли природа, то ли порода матери, если верить тому, что говорил дед, но его действительно с трудом можно было представить добропорядочным семьянином...
А еще сегодня я точно уяснила одно. При такие жестких оценках Алекса мой демарш в виде передачи эстафеты от одного брата к другому будет не просто негативно воспринят самым моим близким человеком. Он будет воспринят катастрофично. Токсичность этой мысли с каждой минутой только усиливалась. Она разъедала, как кислота. Она разрушала меня изнутри. Как ни крути, все мы в той или иной степени зависимы от тех, кто нам дорог. Вот здесь и выстраивается цепочка взаимных манипуляций, свойственная нам всем. Врач бы сказал, что отчасти дед мною манипулировал. Но от этого он не становился мне менее близким человеком. Его мнение продолжало быть для меня самым важным… Вот единственная правда, которую я могла сейчас признать и сердцем, и душой.
-Малыш, приезжай сегодня и останься на ночевку. Мы так давно не проводили вместе тихие спокойные вечера. У тебя, как я понимаю, небольшое затишье. И у меня тоже…- слышу в трубке Игоря.
Его тон какой-то заискивающий, или мне это только кажется на фоне немногословной брутальности Алекса. Отгоняю мысли о нем. Соглашаюсь. Особенно после разговора с дедом соглашаюсь.
-Приеду, Игорь. Давай что-нибудь приготовлю может.
-Класс! Запечешь свою фирменную курочку?
-Запеку…
По дороге к Игорю заезжаю в любимую арт-галерею, где я не была сто лет. Не знаю еще тогда, почему. Просто заговорили накануне с Алексом про живопись и захотелось.
Знакомой владелицы на месте нет, но меня радушно пускают внутрь, предлагая кофе. Я люблю тет-а-тет находиться с картинами. Когда была в институте, часто ранним утром приезжала под открытие Пушкинского музея, шла в отдел импрессионизма и часами смотрела на кувшинки Клода Моне. Ближе, дальше, совсем далеко, снова очень-очень близко. Какое же это удовольствие. Пытаться понять художника… Вести с ним молчаливый диалог через времена и обстоятельства.
Глаза снова и снова возвращаются к одному полотну. На нем женщина. И словно бы эфемерный образ. Темные тона с замечательно исполненной подсветкой изнутри за счет правильно подобранных оттенков грунта. Но даже не тонкость техники поражала и притягивала. Ее глаза. Печальные и глубокие. Словно бы хранящие тайну всего мира и свою собственную, заставляли замереть и забыть обо всем. Я чувствовала такое тепло исходящее от нее, но не потому, что там было тепло. Потому, что это полотно было мне энергетически близко.
Это мои глаза. Это моя боль. Это моя тайна. Все то, что навсегда сделало меня пленницей застывшего полотна собственной жизни. Мое бессилие. Моя правда. Моя исповедь.
Обстоятельства были сильнее. Стабильность тоже. Одобрение в глазах деда. Он прав. Страсти утихнут, а понимание того, что выбор был сделан правильно, останется навсегда со мной… Этот путь, наверное, прошел отец Игоря, когда принял единственно верное решение оставить неправильную женщину, способную разрушить его жизнь. Этот выбор отказывалась принять моя мать, не в силах прервать абьюзивную связь. В итоге неправильный мужчина ее погубил… В совокупности именно последовательность правильно принятых решений и формирует баланс, по которому можно судить, счастливо ли у нас все сложилось или нет…
Именно поэтому я купила эту картину. Она станет моим подарком Алексу. Прощальным. Мои объяснением перед ним. Он вернется из Африки и мы больше не будем видеться…
Я положила багет для Алекса, упакованный в газету, в багажник, и вжала педаль газа на пути к Игорю. В тот вечер я улыбалась ему, смеялась над его шутками, приготовила нам вкусный ужин, а потом отвечала на его поцелуи. Были не только поцелуи. Мы закономерно переместились в спальню и переспали. И мне было нормально. Стабильно. Терпимо.
Я даже смогла быстро заснуть. Правда, почему-то проснулась в четыре тридцать утра. Лежала какое-то время, смотря в потолок.
Увидела загоревшийся экран телефона на тумбочке сбоку.
Открыла только что пришедшее сообщение.
«Ты знаешь, что над Центральной Африкой образуется девяносто процентов облаков атмосферы Земли? Посмотри в окно. Они бегут от меня к тебе. И в них не только снег, но и мои мысли о тебе».
Подошла к окну. Взглянула на бездвижное небо, затянутое сизой дымкой. На нем не было ни одного облака. Только густая, ровная серость.
Я открыла список контактов. Провела пальцем влево и поставила блокировку возле имени мужчины, с которым падала и взлетала. И выбрала только один вариант-ползать.
А потом зарыдала, что есть мочи, сжимая рот рукой.
Глава 44
Глава 44
Вслепую. Наощупь. Это то, что я чувствовала эти десять дней.
Я вычеркнула Алекса из своей жизни. Вырвала его с мясом железными щипцами, вырезала, не жалея собственных тканей, как опухоль. Это нужно было прекращать, иначе…
Иначе я и сама не знала, что получится из собственной жизни.
Нельзя просто так взять и повернуть все на сто восемьдесят градусов. Мне не семнадцать лет. Я взрослый человек и не могу думать тем, что между ног. А с Алексом только так и получается.
Категоричный вердикт деда окончательно расставил все точки над i. Пора было и правда начинать думать головой. Вот только…
Вот только эта самая голова думала все время только о нем. Снова и снова я прокручивала в памяти то, как мне с ним было хорошо. Да что прокручивала. Он снился мне. Мне снилось, как мы занимаемся сексом. Снились поцелуи с ним. Снился его голос…
А потом наступало утро и я возвращалась в реальность
