– Я БОЛЬШЕ НЕ ЗАНИМАЮСЬ ЭТИМ ИСКОМ, ПОТОМУ ЧТО МЕНЯ УВОЛИЛИ!
Повисла тишина. К счастью, толпа расступилась, дав мне немного воздуха. Я сделала судорожный вдох.
– Что ты сказала? – переспросил отец, глядя из-под нахмуренных бровей.
– Элли, – ледяным тоном упрекнула меня мать.
– Меня уволили из конторы, и теперь я работаю внештатным художником. Делаю иллюстрации для новостного интернет-сайта. Я больше никогда не вернусь к профессии адвоката, – запинаясь, сказала я, впервые осознав, что это действительно так и я не стану искать место юриста в других фирмах. Заложница толпы полупьяных рождественских эльфов-переростков, я по какой-то странной иронии, внезапно ощутила свободу.
Словно в тумане до меня донеслись перешептывания старых сплетников, угрюмое бормотание отца, наигранно-бодрые попытки матери объяснить мое поведение.
– У нее сейчас чудовищные нагрузки, – лопотала мать. В руке у меня оказался тяжелый бокал с янтарной жидкостью. Я подняла глаза и увидела Эрни.
– Я подумал, тебе не помешает выпить, – сказал он и подмигнул мне. Не будь Эрни женат, в благодарность я бы поцеловала его взасос.
Мы с Марком уехали от Паркеров примерно через ми нуту после того, как я возвестила о своем увольнении. Этой минуты мне как раз хватило, чтобы залпом выпить чистого виски, которое обожгло горло и вызвало опасное урчание в пустом желудке. Марк отбился от ужасной Аннабель и за руку вывел меня на улицу.
Когда мы сели в машину и очутились наконец в безопасности, Марк покачал головой и присвистнул:
– По-моему, все прошло блестяще.
– Это точно, – подтвердила я. – Притормози, а? Марк остановил машину, я открыла дверцу, и меня стошнило на обочину.
Родители приехали домой вскоре после нас. Мы с Марком заняли старые позиции и опять валялись на диване перед телевизором. Поглаживая Салли, устроившуюся у меня на коленях, мы вполглаза смотрели «Эту удивительную жизнь» и делали вид, что не боимся возвращения родителей, когда в комнату медленно и торжественно, как на похоронах, вплыла мать. Вслед за ней безмолвной тенью вошел отец. При одном взгляде на их лица у меня упало сердце. И почему наши родители еще не развелись, как все нормальные люди в их возрасте, и не избавили нас от этих невыносимых семейных праздников?
– Как ты могла таким образом со мной поступить? Ты опозорила меня перед всеми нашими друзьями! – прошипела мать.
– Мам… – начал было Марк, но я махнула рукой, жестом приказывая ему замолчать. Сегодня мое сражение, а не его.
– Ты права, мне следовало рассказать вам об увольнении раньше. Я просто не знала – как, – вздохнула я.
– Не знала – как? И не придумала ничего лучше этой выходки? – завизжала мать.
– Из-за чего ты потеряла работу? – спросил отец, и, услышав его голос, я вздрогнула от неожиданности. Да, он всегда мечтал, чтобы я пошла по его стопам, но, как правило, никогда не выходил на сцену в семейных драмах. Обычно, когда мать входила в штопор и ее глаза пре вращались в две узкие ледяные щелочки, а губы сжимались, словно туго сборенная шторка, отец исчезал за дверями кабинета. Подкидывать хворост в костер было не в его привычках.
Мать ненадолго унялась, позволив мне вкратце объяснить, как все случилось – как Кэтрин меня подставила, как был провален судебный процесс и все деньги, вложенные в него фирмой, пошли прахом.
– Почему ты не рассказала об этой Кэтрин своим начальникам? – задала вопрос мать.
– Потому что она спит с одним из них, – безрадостно усмехнувшись, ответила я. – То есть я предполагаю, что с одним, а там кто его знает, может, она и ему наставляет рога.
Последовала неловкая пауза. Мать бросила взгляд на отца, отец – на меня, я – на Марка, а Марк – в телевизор, где все еще шла «Эта удивительная жизнь», только без звука.
Наконец папа откашлялся и произнес:
– Думаю, ты должна вернуться в фирму и попросить, чтобы тебя взяли обратно. Возьмешь на себя полную ответственность за произошедшее, пообещаешь, что этого не повторится, и станешь работать с удвоенным усердием. Я с недоумением посмотрела на него:
– Я не собираюсь этого делать.
– Почему? – изумилась мать.
– Потому что я не сделала ничего плохого. Мою работу по иску намеренно сорвали.
– Однако у тебя нет доказательств, что та сотрудница припрятала свидетельские показания, – сказал отец.
– Нет, но я знаю, что она это сделала. Как я это докажу? Уж наверняка бумаги не лежат в ее кабинете, ожидая, когда их найдут, – возразила я, не понимая, почему мы вообще обсуждаем эту тему.
– Ну, если у тебя нет доказательств, ты должна взять ответственность на себя. Кажется, ты забываешь об этом, дорогая. Это было твое дело, за сохранность документов отвечала ты, поэтому их пропажа – только твоя вина, – продолжал отец.
Я изумленно уставилась на него:
– Вовсе нет. Как я могла это предвидеть? Документы хранились в конторе, и доступ к ним имел любой адвокат. По-твоему, я должна была каждый вечер таскать домой сорок коробок с бумагами, а утром возвращать их в офис?
– Ты могла сделать копии и держать их у себя в квартире, – заметила мать, и я метнула на нее уничтожающий взгляд. – Да, могла бы, – настаивала она. – И не заставила бы нас краснеть перед всеми друзьями из-за того, что нашу дочь выгнали с работы.
– Мама! – вскинул голову Марк. – Оставь ее в покое.
– На полтона ниже, молодой человек, – холодно сказала мать. – В последнее время ты и сам не был образцовым сыном.
Отец, не обращая внимания на них обоих, продолжал сверлить меня суровым взглядом судьи.
– Если ты не хочешь просить, чтобы тебя взяли обратно, тебе остается только вернуться в Сиракьюс. Я могу подыскать тебе место в какой-нибудь юридической фирме или устроить на работу к окружному прокурору, – предложил он.
Я переводила взгляд с отца на мать, качая головой.
– Как вы смеете? – дрожащим от волнения, но реши тельным голосом проговорила я. – Как вы смеете так со мной обращаться? И кто дал вам право распоряжаться моей жизнью?
– Нет, как ты смеешь! Приходишь на торжество, как член нашей семьи, и устраиваешь сцену! Своим поведением ты опозорила нас с отцом на весь город! – взвизгнула мать.
– Черт побери, я имею право вести себя как угодно. Я ваша дочь, а не дрессированная мартышка! Да, я лишилась работы, и, возможно, этого бы не произошло, если бы я была менее доверчива, более предусмотрительна и так далее, но теперь это уже ничего не меняет. Я рада, что все так случилось, – заявила я, глядя на отца, который прислонился к дверному косяку, скрестив на груди руки. – Я ненавидела эту работу. Я ненавидела профессию адвоката. Я пошла в юристы только потому, что этого, хотелось вам.
