— Ох.
— Вот именно — «ох». О чем ты думала, заявившись в такое время?.. Ты что, пьяна?
У меня вырвался слабый смешок:
— Нет. Конечно, нет.
Ричард окинул меня взглядом, отмечая и непривычную вялость, и несвежий вид, и снова посмотрел мне в лицо. Я была на грани истерики.
— Ну, может, пропустила глоток-другой. Ричард…
— Что?
Я попыталась собраться с силами.
— Извини, что я пришла так поздно. И мне жаль, что я разбудила Дотти. Просто…
— Просто — что? Китти, да ты посмотри на себя…
— Знаю. Я разваливаюсь, знаю. — Я хотела взять его за руку, но руки Ричарда прятались в карманах халата. Стоп. Нужно привести мозги в порядок. — Ричард, я повидала сегодня… Повидала такое… — Мертвое лицо Джоэла, измазанное кровью и соплями, возникло перед глазами. Я все еще ощущала запах опавшей листвы и грязи в парке. И горячий, сладковатый запах гниения.
— Китти, о чем ты? Что — «такое»?
Я встряхнула головой, отгоняя видение, и постаралась сосредоточиться на лице Ричарда — этот озабоченный, нахмуренный лоб, мягкий рот…
— Неважно. Главное — я поняла, чего я хочу. Ричард тер глаза, моргал — и молчал.
— Я хочу осесть, хочу мужа и семью. Хочу выйти за тебя, Ричард, и делить с тобой все. Хочу стать матерью для Дотти.
— Ох, Китти… — С Ричардом творилось что-то странное. Он будто был не в силах говорить.
Это был не его голос. Голос, которого я не слышала прежде.
— У Дотти уже есть мать.
У Джемаймы полные губы. Глаза, нос, кости — все такое мягкое, что я могу схватить и смять, как кусок теста. Длинные и густые каштановые волосы, бледная кожа. Очень женственная. Прямо прерафаэлиты долбаные. Небесно-голубой хлопчатобумажный халатик оставляет открытыми мягкие белые колени. Скрестив руки на груди, она презрительно смотрела на меня, словно я была воровкой детей.
— Что она здесь делает? — спросила я слабо. Ричард смотрел в пол.
— Скажи ей, Ричард, — произнесла Джемайма самодовольно.
— Скажи — что?
Но я уже знала — что…
— Китти, это было нелегко… — Ричард совсем обмяк.
— Ты говорил, что никогда не примешь ее обратно. Говорил, что хочешь меня. — Я подалась вперед, схватила его за плечи. — Прогони ее, Ричард. Пожалуйста, пусть она уйдет.
— Да никуда я не уйду, — заявила Джемайма. Я проигнорировала ее — смотрела только на Ричарда, вцепившись в его плечи. В глазах его было что-то мертвое.
— Ты не можешь доверять ей. Она же бросила тебя. Оставила Дотти. Как ты позволил ей снова сюда приползти — после всего, что она сделала! Однажды она тебя поимела — и снова это сделает.
— Вон отсюда! — Джемайма рванулась к нам.
Я заметила холеные, покрытые розовым лаком ногти, и тут она вцепилась в мою руку и попыталась поднять меня на ноги.
— Убери лапы!
Джемайма снова дернула, надеясь стащить меня со стула. Я чувствовала, что на это уходят все ее силы. Я не двигалась с места, одной рукой уцепившись за край стола. Ричард прятал глаза.
— Ричард… — Мой голос дрожал. От злости или от горя — не знаю. — Выход только один, и это ты…
Джемайма опять дернула мою руку, едва не вырвав ее из сустава, и я закричала от боли. От нее несло сексом. Твоя макушка пахнет подушкой…
Трещина разошлась, реальность раскололась. Мгновение назад я цеплялась за стол — мгновение спустя стояла посреди кухни, а Джемайма валялась у плиты. Испуганные глаза смотрели на меня из вороха каштановых волос и розовых ногтей. Халат распахнулся, обнажив белую плоть и рыжую поросль. Джемайма схватилась за разбитый в кровь лоб.
Ричард закрыл лицо руками.
Я словно со стороны услышала свой голос — будто это говорил кто-то другой:
— Ты же со мной трахался — да я тебя пришибу сейчас…
Рука сжалась в кулак, потянулась вперед.
— Мама!
Она вбежала в комнату в ночной рубашке. С клубничками — я купила ее в «Маркс энд Спенсер». Маленькие ножки дробно топали по плиткам. Пронеслась мимо отца, мимо меня, не замечая нас.
— Милая, все хорошо. С мамой все в порядке. — Джемайма обняла ее, прижала к себе, зашептала на ухо: — Успокойся, малыш, все хорошо.
И улыбалась через плечо Дотти. Улыбалась, глядя на меня. На рубашку с клубничками капала кровь.
8
Дышать было тяжело, но виски помогало. Одной рукой я держала руль, а другой — бутылку. В небе сияли звезды, дорога была пуста. И куда, на хрен, я еду. Узкие переулки. Большие шикарные дома. Огни светофоров — на кой черт они нужны… Дорога передо мной так и так открыта. А это что за зеленая мутотень?.. Хемпстед. Хемпстед-Хит, мать его…
Надо решить, куда я еду. Нужна какая-то цель, нельзя же и дальше катиться куда глаза глядят. А то скоро по кругу начну накручивать.
Страшный старый Кэмпден. Неистребимый запах хот-догов. Козлы на тротуарах держатся за свои кебабы, орут вслед такси. Огонек выключен, педрилы. Я вам не прислуга, мать вашу. Я же именно здесь Джонни в первый раз увидела. Его сдувал ветер, как нарисованного человечка-палочку, только в развевающемся пальто. К «Слону» просил подвезти… Знать не знал, кто я. И я так и не сказала, что встречала его раньше.
Кингз-Кросс… Сент-Панкрас — красный свадебный пирог, дерьмо. Юстон-роуд — видите, знаю же, где нахожусь. Знаю… Пустые кварталы контор. Ни души вокруг. Только ночной народец вроде меня, но мы не в счет. Тауэр-стрит…
Иисусе, это еще что за хрень? Я же, мать вашу, по кругу езжу. Рассел-сквер, точно. Британский музей — кладовка с гребаными саркофагами. Нет, так дальше нельзя. Куда, черт возьми, я еду? Не домой — это факт. Надо найти место, где можно дышать. Свежий воздух. По-настоящему свежий.
Сентер-Пойнт. Они что, этот член тут не смеха ради поставили?..
Сохо. Кошмар — народ прет из баров прямо на дорогу. Плетутся аккуратно передо мной, и плевать им на все. Вереница вертких мини-кебов, вытянутых лимузинов и замысловатых китайских велосипедов… Воздух вонючий, густой — хоть бритвой кромсай… Сохо — волосатые подмышки Лондона.
Кажется, я еду на запад. Гайд-парк, Байсуотер-роуд. Что у нас на западе? Куда мне направиться? Дальше, дальше и дальше. Девон… Корнуолл… Уэльс…
Уэльс.
Северный Уэльс — горы, чистый, свежий воздух. Куплю коттедж, а может, и нескольких овечек. Винни будет приезжать ко мне в гости. Прочистит дыхалку свежим кислородом. Будем прогуливаться вдвоем. Напечем валлийских пирожков. А почему нет? Уэльс — чем плохо? На А40, потом — М40, М6 и так далее.
Черт. Где я? Я же должна быть на Уэствэй. Не там свернула… Чтобы я свернула неправильно? Не, только не я. Широкие пустые дороги, белые георгианские особняки, деревья. Чертов Западный Лондон, все одинаковое. Налево. Держаться левее. Да, так… Не так. Не так, на хрен. Снова белые дома, снова деревья. Еще раз налево, и я отсюда выберусь, и не фига дудеть на меня из своего ссаного БМВ! А может, направо? О господи. Опять белые дома с деревьями. Они когда-нибудь кончатся? Все жужжит. Радиотреп. Что там на указателе?.. Ни черта не разберу. У меня тут где-то справочник был… Рука натыкается на листок бумаги.
