если ей ничего подобного не светит. Но и как выполнить его просьбу, Саша тоже не представляла.
– Я постараюсь, хотя и не вижу смысла, – это была даже не ложь, просто женщина не стала уточнять, через сколько времени предпримет какую-то попытку. Но теперь появился шанс, что Павел даст ей небольшую отсрочку. А потом… потом все непременно изменится, или он сам перестанет настаивать.
– Мне нужно идти, – улыбнулась родному лицу на экране, ощущая сдавившую сердце тоску. Как же хотелось простого тепла, того, что муж дарил столько лет, защиты и нежности, сильных рук, которые прижали бы к груди и укачали, как маленького ребенка. Но ее ждала лишь холодная постель и плен воспоминаний, и нужно было пережить это в очередной раз, только теперь без чьей-либо помощи.
Саша поднялась, прижимаясь губами к Дашиной щеке.
– Заканчивай, солнышко, папе нужно отдыхать, – и вышла, плотно притворяя за собой дверь, чтобы ничего не слышать.
Весна в этот год пришла незаметно, просто сменила холодные февральские дни еще не теплом, но его чарующим предвкушением, от которого стало легче дышать. Дождей почти не было, а солнце поднималось с каждым днем все выше, и мучительная боль от постигнувшего ее одиночества понемногу отступала. Даша все так же грустила об отце, но, кажется, смирилась с тем, что он находится далеко. Ждала звонков, моментально забрасывая все дела и игрушки, стоило лишь различить его голос, но все реже спрашивала о том, когда папа вернется. А Сашино сердце будто уснуло, отказываясь реагировать на происходящее вокруг. На работе за ней неоднократно пытались ухаживать, но ни комплименты, ни цветы, ни приглашения на ужин никак не задевали, словно относились к совершенно другому человеку. Она лишь вежливо отказывалась, сразу выбрасывая незначительное происшествие из головы. Если бы можно было так же забыть обо всем остальном.
Данное Павлу обещание оставалось неисполненным. Мужчина несколько раз напоминал, укоризненно рассматривая ее бледное лицо с очевидными следами усталости, но Саша всякий раз находила предлог, чтобы оттянуть неизбежное. Но сама понимала, что этого времени остается все меньше. Ее готовность ничуть не увеличилась, а страх от возможной встречи с НИМ был таким же мощным.
Но чем больше она боялась, тем сильнее хотела от этого чувства избавиться. А путь существовал только один…
Никому бы не смогла объяснить, какая сила заставила в тот день поехать на окраину города, туда, где за массивным каменным забором царствовала смерть. Ветер трепал ветки деревьев, на которых крошечными каплями застыли набухшие почки, но даже этот шум не нарушал унылой тишины кладбища. День выдался пасмурным, небо заволокло тучами, но полумрак как нельзя лучше отражал настроение женщины.
Она медленно шла по дорожкам, машинально вглядываясь в надписи на могильных плитах, впервые за семь лет думая о тех, кто действительно навсегда остался здесь. Чужие судьбы, трагедии и слезы теперь воспринимались не менее остро, чем свои. Изредка встречались такие же одинокие посетители, с понурыми лицами, потухшими глазами и плотно сжатыми губами. Именно так выглядели потерявшие своих близких, несли на себе печать боли, словно навечно въевшуюся до самых костей.
Саша внезапно подумала о том, что мог бы чувствовать кто-то другой на ее месте. Вспомнила собственные терзания, когда она, воспроизводя в сознании картинки былого счастья, беззвучно кричала в бесконечную высь. «Я отдала бы все на свете, чтобы вернуть тебя к жизни… Даже если бы ты никогда больше не принадлежал мне…»
Все обернулось ложью. Его любовь. Его смерть. Ее обещание пожертвовать чем угодно ради возвращения любимого.
Судьба оказалась немыслимо щедра, а у нее не достало сил сдержать слово, но теперь тяжелые, переполненные дождем тучи словно пропустили солнечный луч.
Он вернулся. Не к ней, но разве смогла бы Саша отречься от того, чем владела когда-то? Если бы знала, что все равно потеряет, отказалась бы от счастья, доверенного на краткие мгновенья? От ЕГО присутствия в жизни? От восторга обнимать дочь? От права помнить, что любовь все-таки случается, даже если она безответна?
Щекам стало горячо от слез, когда она наконец-то остановилась перед знакомой могилой, впиваясь глазами в зазубринки букв. Что эта плита в действительности таила под собой? Кого? Теперь найти ответ было вряд ли возможно, да и смысла Саша не видела. Кто-то занял чужое место, даровав другому шанс, так как же она посмела говорить о противоположном? Когда бросала в лицо обвинения, на самом деле желала ЕМУ смерти, не понимала, что руководствуется лишь обидой. А ведь он наверняка имел право сделать то, что сделал, как бы больно при этом не было ей.
Коснулась ледяного камня, словно прощаясь, и отступила, внезапно осознавая, как сильно задержалась с объяснениями. Какой бы ни была его вина, все доброе, что случилось в жизни благодаря ему, – вполне достаточное основание для прощения. Если только еще не поздно… Последняя мысль настигла острым, разрывающим мозг ударом, когда, отступив от могилы назад, Саша внезапно увидела другую, расположенную чуть в стороне. Свежий холм, на котором почти не было цветов, – только черная земля, вскопанная совсем недавно. Буквы на табличке, внезапно слившиеся в одно большое мутное пятно. И жуткое, пронизывающее все существо осознание, что она так и не успела ничего сказать.
Кажется, она лишилась чувств, как иначе было объяснить странную тьму, поглотившую ее? День словно внезапно кончился, сменяясь глухой, беспросветной ночью и мучительной тяжестью. А в висках настойчиво билась одна-единственная мысль: все кончено. На этот раз не будет никакой ошибки, ее гордость и упрямство сыграли свою злую роль. Как теперь жить дальше с этим грузом?
Саша пыталась открыть глаза, но веки сделались неподъемными и горели от невыплаканных слез. Как же был прав Павел, утверждая, что ей необходимо объясниться… с Дмитрием? С Филиппом? С тем, без кого она тосковала так сильно, что не находила себе места. Не могла простить и стремилась хотя бы еще раз оказаться рядом. А сейчас… С губ сорвался обреченный стон, и боль рваными вспышками взорвалась в теле, везде, где еще остались какие-то ощущения. Но Саша была только рада. Пусть болит, сильнее, пусть станет нестерпимо, пусть затмит любые другие мысли…
Неужели она обезумела настолько, что вновь пропустила дар судьбы, нет, не счастье, – право сделать верный шаг, возвращая давно задержанные долги?
У Дашки был шанс узнать родного отца, у нее самой – возможность раскаяться в совершенном, но она не допустила ни того, ни другого.
Все-таки заставила себя через силу разлепить веки, растерянно озираясь по сторонам.
