– Ладно, мистер Джек, давай так. Я скажу тебе, когда в следующий раз захочу писать. Но ты должен звать меня моим именем. Меня зовут Дакота, а не Бен.
«Ах ты, поросенок, – подумал Толливер, с трудом сохраняя серьезную мину, – из тебя получится прекрасный дипломат или как минимум продавец машин». Он кивнул и протянул открытую ладонь.
– Договорились. Дай пять, Дакота.
Через пару часов они опять крошили бумажки в унитаз и топили врагов. Толливер был ужасно горд, когда через неделю Сэм сказала ему, что теперь Дакота окончательно и бесповоротно может считаться приученным к горшку или, вернее, к унитазу.
«Какая странная штука жизнь, – думал Толливер. – Вот взять, к примеру, такую простую вещь, как штаны. Мы запрещали Дакоте снимать их на людях и очень нервничали по этому поводу. Теперь все наладилось, Сэм и я рады и вздыхаем с облегчением. А как насчет меня и моих штанов? В присутствии Сэм я хотел бы снимать их как можно чаще, и теперь меня пугает сама мысль о том, что когда-нибудь она может запретить мне это делать».
Митч настороженно поглядывал на своего спутника и никак не мог решить, что же принесет ему неожиданное приключение. То ли это начало новой жизни, то ли он совершил очередную глупость, о которой еще не раз пожалеет. Парня звали Брендон как-то там. То ли Миклуски, то ли Маккловски, и выглядел он как подручный мафиози. По крайней мере, Митч, посмотревший только первую серию «Крестного отца», именно так представлял себе мафиози среднего звена: солидного телосложения и среднего возраста, слегка небритый, но облаченный в хороший костюм.
Впрочем, парень оказался весьма немногословен и пока рассказал Митчу очень немного. Факты выглядели следующим образом: некий неизвестный доброжелатель заплатил долг по алиментам, который делал Митчела Бергена объектом охоты для правоохранительных органов, и тот же Санта-Клаус нашел ему работу в Индианаполисе, снял жилье и купил подержанную, но весьма приличную машину. В качестве ответного жеста доброй воли от Митча требовалась некая информация о его бывшей жене. Впервые доброжелатель связался с Митчелом две недели назад. Услышав предложение оплатить его долги и все остальное, Берген преисполнился уверенности, что полиция вышла-таки на его след и таким оригинальным способом выманивает из норы.
Поэтому Митч, который к моменту звонка уже дошел до предела нервного напряжения и душевной опустошенности, сказал парню в телефоне, что нечего играть с ним в прятки и он готов добровольно сдаться в руки правосудия. Как потом оказалось, по телефону с ним разговаривал этот самый Брендон. Ох, он тогда здорово посмеялся. Долго уверял Мнтчела, что не имеет никакого отношения к полиции. Похоже – Берген бросил на своего спутника быстрый взгляд, – этот Брендон не солгал, он и впрямь не из полиции.
Берген поерзал, удобнее устраиваясь в кресле самолета, который следовал рейсом из Атланты в Индианаполис. В руке он крепко сжимал бокал с «Кровавой Мэри». Если все пойдет так, как говорил Брендон, то через несколько дней он сможет увидеть детей. Митч с трудом верил в такую возможность. И все, что от него требуется, – это поговорить с Сэм и получить от нее подтверждение каких-то слов, записанных на пленку. Эта часть сделки выглядела не слишком понятно, но всякий раз как Митч пытался расспросить Брендона, тот говорил, что они все обсудят позже, а пока не время. А когда Берген спросил, кому именно понадобилась информация о его бывшей жене, его спутник бросил: «Вам этого лучше не знать».
Митч был не слишком порядочным и не принадлежал к интеллектуальным гигантам, но уж совсем дураком он все же не был и потому понял, что ничего хорошего его новые друзья не попросят. Он должен будет сделать что-то очень-очень подлое и грязное, а может, и незаконное. Но Митч уже заранее решил, что согласится на все, потому что это единственный способ выпутаться из сетей неудачи. Его долги будут заплачены, и он сможет видеться с детьми.
– У Саманты что, неприятности? – спросил он.
– Я ведь вам уже говорил, что все нормально. Она и дети живы-здоровы и, я бы даже сказал, неплохо устроились.
– Откуда вы знаете Сэм?
– Я ее не знаю. Я просто оказываю услугу приятелю, занимаясь вашим делом.
– Я не хочу, чтобы ей причинили боль или чтобы у нее из-за меня были неприятности.
– Да вы что? Правда? – Брендон повернулся лицом к сидящему рядом человеку и усмехнулся, не скрывая презрительного удивления: – Я так и думал, что вы не захотите причинить ей боль. Ведь всю жизнь вы только и делали, что заботились о своей жене. И принимали все ее проблемы близко к сердцу, да?
– Вы ничего не знаете, – пробормотал Митч, уязвленный этой вспышкой сарказма.
– Да все я знаю. – Брендон отвернулся, словно ему уже наскучил этот разговор. А может, ему просто неприятно было смотреть на собеседника. – Она кормила и одевала тебя и детей, содержала дурацкий стеклянный бизнес, который не приносил ни копейки. А потом, после того как мистер Митчел заделал ей очередного ребенка, он решил, что предпочитает мальчиков, и попросту сбежал. Но ведь ты же не хотел причинить жене боль, да? Тогда, наверное, все чеки на детей, которые ты ей посылал, просто затерялись на почте.
Митч сделал хороший глоток из стакана и принялся грызть палочку сельдерея, выданную в качестве закуски. Он буквально скорчился в кресле, будто слова Брендона причиняли ему физическую боль. Он ненавидел сидящего рядом человека. Впрочем, себя он ненавидел еще больше, потому что все, сказанное Брендоном, было правдой. Да, он поступил как эгоист, но если бы хоть кто-нибудь знал, как это было ужасно – жить во лжи! Как он мучился… Он никогда и ни за что не смог бы вернуться к подобному существованию. Но может, ему все же удастся хоть как-то привести свою жизнь в порядок, наладить быт и видеться с детьми?
– Вообще-то это не ваше дело, но если мы уж заговорили обо мне и моем прошлом, то я уверен: в то время мое решение оставить Сэм было наилучшим из всех, какие я только мог принять.
Митчел вычитал эту фразу в одной из брошюр для наркоманов, где предлагались методы самосовершенствования, и она ему очень нравилась. Он чувствовал, что если объяснить свои поступки подобным образом, то к ним гораздо труднее применить слово «подлость», которое, помнится, кое-кто бросал ему вслед.
– Да ради Бога. – Милевски пожал плечами, продолжая созерцать пустоту и ясность небесного свода за иллюминатором.
– Я поехал с вами и согласился на ваши условия только ради детей. Я хочу увидеть детей, понимаете?
– Значит, вы хотите посмотреть на своих ребятишек? – Брендон неожиданно повернулся и кивнул: – Это несложно устроить. – Он сунул руку под сиденье, достал ноутбук и, открыв крышку, принялся нажимать на кнопки: – Сейчас увидите.
