Перекусив вместе с Грэмом в постели, Эвелин решила встать. Есть больше не хотелось, а потому можно было заняться другими неотложными нуждами — сходить в баню, прогуляться, чтобы размять затекшие мышцы.
Эвелин как раз думала, как бы все это изложить Грэму, который настаивал, чтобы она оставалась в постели, как вдруг заметила, что муж с кем-то разговаривает, и прочла по его губам, что он велит этому человеку оставаться за дверью, пока жена лэрда не приведет себя в порядок.
Щеки Эвелин вспыхнули — человек за дверью наверняка понимает, что на ней сейчас ничего нет. Грэм похлопал ее по ягодицам и жестом показал, что надо одеться.
Она выскользнула из постели, расставшись с теплом его тела и меховых покрывал, и быстро надела простое повседневное платье. Потом взялась расчесывать спутанные кудри и хотела отойти в дальний угол, но тут в комнату вошли Боуэн и Тиг в сопровождении отца Драммонда. Священник нес свиток, перо и чернильницу. Эвелин поняла, что Грэм собирается диктовать послание к ее отцу.
Приблизившись к Грэму, она коснулась его руки:
— Я спущусь вниз и глотну свежего воздуха. Мне хочется размяться.
Грэм внимательно посмотрел на нее, вздохнул и, наконец, кивнул в знак согласия.
— Не уходи далеко. Когда я закончу с братьями и отцом Драммондом, то пошлю за тобой.
Эвелин кивнула. На душе стало тяжело. Ей не хотелось быть рядом, когда Грэм примется сочинять свое послание, ведь оно может привести к войне между двумя кланами, которые она считала своими. Но Грэму она сказала почти правду — ей действительно хотелось уйти из душной комнаты хотя бы ненадолго.
Спускаясь по лестнице, Эвелин потянулась и подвигала плечами, чтобы размять мускулы. Она поела совсем недавно, но все равно отправилась в кухню поискать хлеба или сыра, поскольку все еще была голодна.
Мэри с готовностью бросилась ей на помощь, но прежде спросила, знает ли лэрд, что его супруга спустилась вниз. Эвелин с благодарностью приняла хлеб и сыр, поболтала минуту с Мэри и вышла во внутренний двор.
Солнце уже скрылось за горизонтом, на землю быстро опускались сумерки. Все было расцвечено розово-серыми тонами. Люди разошлись по своим хижинам и готовились к ужину. Вокруг царил мир, наступило время собираться за столом, обсуждать события дня и рассказывать байки.
Факелы, освещавшие сторожевую башню, отбрасывали длинные тени на стены крепости. Эвелин прикрыла глаза и втянула душистый весенний воздух.
Она знала, что это спокойствие обманчиво. Воины Монтгомери готовятся к войне.
Земля задрожала у нее под ногами. Эвелин обернулась и успела увидеть, что к воротам крепости во весь опор скачет посыльный. Его плечи укрывал плащ цветов Монтгомери, а к гриве лошади был привязан белый флаг перемирия.
По спине Эвелин пробежал холодок. Живот скрутило спазмом, и она пожалела, что съела хлеб и сыр, предложенный Мэри.
Кто-то коснулся ее плеча, и она подпрыгнула от неожиданности, обернулась и в тускнеющем свете дня увидела Кирстен.
— Простите, что напугала вас, миледи.
Эвелин отступила на шаг, но не сводила глаз с лица служанки, чтобы понять все, что та скажет.
— Когда узнала, что вы проснулись, я пошла вас искать. Вчера горячая вода немного уняла боль, и я решила снова приготовить ванну в бане.
Эвелин удивило это предложение оливковой ветви от женщины, которая принесла ей столько страданий. Казалось, Кирстен говорит искренне, более того, она выглядела раскаявшейся.
— Это самое малое, что я могу для вас сделать, — печально сказала Кирстен. — Я вас сильно обидела и хочу получить прощение за свои грехи.
Эвелин, понимая, что это еще одна возможность навести мосты между кланами, кивнула, а Кирстен с облегчением улыбнулась.
— Пойдемте со мной. Обогнем крепость. Так короче, чем через главный зал, в котором сейчас много людей собрались на ужин. Я пошлю кого-нибудь в покои лэрда сказать, где вы находитесь, чтобы он не тревожился.
— Благодарю, — сказала Эвелин со слабой улыбкой. — Горячая ванна — как раз то, что мне сейчас нужно. Я слишком долго спала, и все тело затекло.
Кирстен взяла Эвелин под руку и повела по опустевшему двору в обход дома по направлению к бане. Они были в узком проходе между каменной отмосткой замка и внешней стеной, когда им навстречу кто-то шагнул из тени.
Эвелин хотела крикнуть, чтобы предупредить Кирстен, но удар кулака в челюсть свалил ее с ног. Она была так потрясена, что закрыла лицо руками и осталась лежать на каменных плитах.
Незнакомец нагнулся, запустил пальцы ей в волосы, потянул вверх, заставляя подняться с плит, и не успела она уклониться, как он ударил ее в висок. Голова взорвалась невыносимой болью. В глазах потемнело. Мир исчез.
Грэм хмурился. Прошло несколько долгих минут с тех пор, как он послал Боуэна за Эвелин. Беспокойство его нарастало. Он поднялся с постели, осторожно двигая раненым плечом в тугой повязке. Рука болела, но двигалась, хотя и не быстро, и, что еще важнее, рана затянулась. Через несколько дней можно будет снять швы.
Голова у него по-прежнему болела, но громадная шишка потихоньку рассасывалась, и теперь на месте раны осталась лишь небольшая ссадина.
Ему срочно требовалось вымыться. Удивительно, как Эвелин могла так долго оставаться с ним рядом. Наверное, от него разит, как от дохлого пса. Скорее всего жена сейчас в бане. Пару дней назад она хорошенько там отмокла, но ее царапины, наверное, до сих пор саднят.
Решив подождать еще немного, прежде чем выяснять, куда она делась, Грэм тоже взялся за мытье. В тазу были горячая вода и мочалка. Он даже воспользовался душистым мылом Эвелин, чтобы избавиться от отвратительного запаха пота, крови и болезни.
После мытья Грэм почувствовал, что бодрость к нему вернулась, надел чистую одежду и решил сам поискать жену. Неплохо будет захватить ее врасплох в лохани с горячей водой, обнаженную и разнеженную. Пусть он еще не готов к любви, да и его маленькая женушка тоже, но Грэм был не против побаловать себя прекрасным зрелищем.
Усмехнувшись, он стал спускаться по лестнице, намеренно выбросив из головы мысли о послании Армстронгам. Нет смысла об этом думать сейчас. Армстронг либо ответит, либо нет. Сейчас можно только ждать, будет Тэвис Армстронг вести себя честно или станет предателем.
В главном зале было удивительно пусто, а ведь наступило время ужина. Грэм с тревогой отметил, что столы уже накрыты, а на некоторых тарелках пища наполовину съедена. Создавалось впечатление, что зал опустел внезапно, прямо посреди ужина.
