распевая мое имя. — Юлька моя пришла-а-а! — поднимается с кресла, нетвердым шагом добредая до меня, притянув к себе за плечи. Сжимает так, что кости затрещали!
— Ох, — срывается с губы сдавленный писк, поднимаю взгляд снизу вверх — Титов, оказывается, умеет напиваться? Забавно. Особенно смотреть, как он довольно улыбается, глядя на меня. Как кот, стащивший с хозяйского стола самую жирную сосиску! Еле на ногах стоит, переложив весь вес своего тела на мои плечи и лыбится. Зараза! Я думала, что его тут убивают, а он? Налакался до поросячьего визга! Вот же ж!
— Юлька? — чуть трезвее звучит голос папы. — О-о, и сообщница тут! Вероника, вечер добрый. Милости просим в переговорную.
— Здрасте, дядь Степа. Вы, я смотрю, сегодня напереговаривались уже так, что язык заплетается, — хохочет Ника.
Хозяин кабинета встает из-за стола, неловко взмахнув рукой. Стопка папок с глухим стуком валится на пол. Папа беспечным пьяным взглядом провожает документы и неуверенным движением ерошит светлую шевелюру.
— Че-е-ерт. Юль, я, кажется, напился…
Папа прячет руки в карманы брюк и смотрит на нас с Титовым, стоящих бок о бок. Нет, беру свои слова обратно. Он не трезвее Богдана. «Хорошенький» настолько, что едва держится на ногах. Хотя, отойди я от Титова, не уверена, что тот не клюнет носом в пол.
— Вы почему не берете трубки? — спрашиваю я, гуляя взглядом с одного «экземпляра» на второй. — Я уже с сотню раз звонила каждому из вас! До смерти перепугалась!
— Какие трубки? — морщится папа, поглядывая на Титова. — Ты понимаешь, о каких она… трубках?
Дан шарит рукой по карманам:
— Трубки нет, — выдает ни капли не смутившись.
Я глухо рычу, стиснув зубы:
— Телефоны ваши где?!
— А-а-а… кто?
— О-о-о… где?
Выдают мужчины синхронно.
— Ясно. Понятно, — закатываю я глаза, крепче перехватывая сто килограмм Титова за талию.
— Дело труба, — ржет во весь голос Вероника. — Юля, их надо укладывать спать. Срочно! Они еле «тикают».
— Мы сами! — протестует папа, огибая стол, повалив следом за документами ноутбук и пустые бокалы. — Блть! Какой узкий кабинет. Юля. Ремонт. Делать будем.
— Стены расширять? — откровенно угорает Вероника.
— Сносить! — решительно машет рукой па. Уже и я тихонько посмеиваюсь. За все свои двадцать лет первый раз я вижу отца в подобном состоянии. Образец самоконтроля, Степан Данилов никогда не позволял себе напиваться до такой степени. Это ж какая «душевная» у них сегодня вышла с Даном беседа.
— Снесем, папуль. Сейчас проспитесь и снесем. И стены, и окна. Все снесем.
— Зачем все? Все не надо. Все будете вон, — кивок, — в Германии сносить.
— Давайте, дядь Степ, — подскакивает Ника, подхватывая отца под руку, — позвольте, я вам помогу. Плюсик себе в карму заработаю.
Папа бурчит недовольно. Но подруга непрошибаема. Ее не переспорить, проще сдаться. Ника командует, требуя показать дорогу до спальни. Упрямство Степана Аркадьевича под таким напором капитулирует, папа кивает головой в сторону лестницы. Ладно, одного почти пристроили. Поднимаю взгляд на Титова:
— Ты как? Стоять на ногах способен?
— Все за-ши-бись, котенок! — тянется за поцелуем Дан. Я хмурю брови, закрывая его рот ладошкой. Обойдется! От него так виски фонит, что кажется, я с одного его вздоха в мою сторону уже захмелела.
— Да я уж вижу, — тяну за собой, — что у тебя все зашибись. Идем. Уложу тебя в гостиной.
— Не, не надо в гостиную. Степыч будет злится.
— Папе бы до спальни дойти, какая тут злость? Вы сегодня оба оторвались как надо. Или дорвались.
— Злая Юля. Млять! — выругивается, покачнувшись, вовремя схватившись за косяк. — Юль, домой надо, — едва ворочает языком Титов. — Поеду. Такси. Вызови…
— Какое тебе такси?
Титов вздыхает и сдается. Падает на диван, к которому я его подвела, выдавая сокрушенно:
— Пздц, я нажрался… как свинья. Юля… мне стыдно! Клянусь, это был исключительный случай. Веришь?
— Верю.
— Люблю тебя. Сильно! — руки тянет, пытаясь сгрести в охапку. Я улыбаюсь и уворачиваюсь.
— Ложись, давай, — надавливаю на плечи. — Я тебя тоже люблю. Даже в таком состоянии.
— Правда?
— Правда.
— Я пять минут полежу, а то комната кружится, — закрывает глаза, закидывая руку за голову и растягиваясь во весь рост, благо, габариты мебели позволяют. — Всего пять… Юль. Минут… и потом… — и что будет «потом» Титов не договаривает. Вырубается моментально.
Стягиваю пуховик, падая на кресло. Уф!
— Вот это денек, — выдыхаю, когда со второго этажа спускается Ника.
— Степу уложила. Он у тебя паинька, — улыбается подруга. — Теперь предлагаю продолжить начатое мужчинами, — подмигивает.
— В смысле?
— В смысле я заприметила недопитую бутылку дорогого виски. Жахнем? Исключительно для успокоения нервов.
Смотрю на огромное идеально тело Титова в полной отключке, с помятым свитером, рассеченной губой и взъерошенной шевелюрой и, уже не смущаясь, в голос посмеиваюсь. Это, наверное, истеричное.
— Кажется, это хорошая мысль, Ник. Выпьем.
Богдан
Мать твою, какой жуткий стоит гул! В доме или в башке — не пойму. Обхватываю голову руками и морщусь, перекатываясь на спину. Кости ломит, кровь грохочет в висках. Ощущение в теле такие, как будто пинали семеро. Староват ты, Титов, для таких попоек. Организм уже не вывозит. Чай, не двадцать.
Открываю глаза, в гостиной Даниловых полумрак. Юлька, видать, постаралась, задернув с вечера шторы. Юля…
М-м!
Растираю лицо ладонями, воспоминания о вчерашнем волнами накатывают, вгоняя в жуткий стыд. Во всей красе перед девчонкой предстал. Нажрался так, что не помню, как отключился. Еще чего доброго, решит, что я регулярно так «стресс» снимаю. Позорище. Не жених, а мечта. Я даже с Илоной себе подобной херни не позволял. Впервые за последние лет десять расслабился, и меня унесло. До момента появления Юльки с подругой все помню, а после — мрак.
Сажусь на диване, бросаю взгляд на наручные часы. Восемь часов утра. В доме тишина, Даниловы, походу, еще спят. Сгребаю свое разваливающееся на части тело и несу на кухню. Засуха во рту жуткая. Щедро плещу себе в стакан воды из графина, залпом опустошая. Умываюсь тут же из-под крана холодной водой, самую малость очухавшись после вчерашней попойки.
По уму, надо бы свалить, пока Степыч не проснулся. Сдается мне, после вчерашнего мы хоть и разобрались, но на трезвую голову Данилов вряд ли сильно обрадуется, меня увидев в собственном доме. Так что домой пора. Да вот только виски напрочь убили во мне чувство самосохранения. Не уеду домой, пока не увижу Юльку.
Прикинув, где, судя по расположению окон, ее спальня, поднимаюсь на второй этаж. Сую нос в первую попавшуюся дверь — мимо. Кладовая. На кой хрен она тут нужна? Зато со следующей мне
