— Я помню тебя накануне свадьбы с Михаилом. Ты вся сияла, искрилась, а сейчас твои глаза скорее сонные…
Сонные. Неужели это так заметно? «В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный, а в хрустальном гробе том спит царевна мертвым сном…» Антонине давно пора рассказывать эту пушкинскую сказку своим детям.
— Мне хорошо, а то месяцев десять назад я так искрилась, чуть не зашкалило.
— Ты разошлась с мужем?
— Думаю, да.
— Интересный ответ.
— Просто я оставила ему заверенное нотариусом согласие на развод. Скорее всего Миша уже муж другой женщины.
— И ты думаешь, здесь он тебя не найдет?
Тоня пожала плечами:
— Не знаю. Я наказала маме строго-настрого… Кстати, а как ты узнала, где меня искать?!
— Неужели Марина Евгеньевна отказала бы мне в такой малости, как в бумажке с твоим адресом?..
— В обмен на что?
— Да ладно, догадалась! Конечно, мне придется написать подробное письмо, как у тебя дела. Ты ведь не возражаешь?
— Не возражаю.
Тоня помрачнела. Может, и не надо ей было убегать ото всех. Но она так напугалась! Ей казалось, что живи она рядом с родителями, подвергнет и их жизнь риску.
После случившегося с ней перепуга трудно было жить полноценной жизнью. Если на то пошло, Раздольный спас ее, вернул прежнее мироощущение. Поселок и Джек, с которым по вечерам они сидели на крыльце и молчали…
Поймав себя на этой мысли, Тоня прыснула.
— Ты чего? — удивилась Надя.
— Да так, подумала, что долгое время здесь моим единственным собеседником был Джек.
— Это тот лохматый щенок, которого ты буквально спасла от убиения?
— Тот. Он просто удивительный пес. Вечером я вас познакомлю. А сейчас, пока солнце не село, пойдем в мой парк. Попутно взглянешь на веранду — ближе к ночи мы будем сидеть на ней и пить смородиновый ликер, который делает соседка Маша. Зуб даю, ты такого тоже никогда не пробовала!
— А ты позволишь и мне приложить руку к твоему парку деревянных скульптур? — проговорила Надя после того, как осмотрела все, что Тоня успела наваять.
— Ты хочешь сказать, что увлеклась скульптурой?
— Нет, что ты! — в шутливом ужасе замахала руками Надежда. — Но я занималась цветами и, можно сказать, о декоративном цветоводстве знаю очень многое… По крайней мере в Америке я видела деревянные скульптуры, которые полностью покрыты цветущими растениями. Представь, как офигенно будет смотреться вот этот твой жираф, если на его спине будет расти такая коротенькая зеленая шерстка…
Тут же горевшие радостным блеском ее глаза померкли, плечи опустились.
— Что случилось? — затеребила ее Тоня.
— Вспомнила кое-что. То есть я и не забывала, но все время старалась это воспоминание запихнуть куда-нибудь поглубже. Если все время помнить, сойдешь с ума… Потом, ладно? Вот сядем на твоей прекрасной веранде, и я расскажу тебе про свой американский брак… А за какое время ты все это настрогала?
— Ой, и не говори! — воодушевилась Тоня. — Месяца за три-четыре. У меня в руках все просто горело!
— А это опасно, тем более что материал горючий.
— Можно и пошутить над этим, но я творила как в последний раз! Местные умельцы еще в августе сделали мне мастерскую, устроили камин.
— Камин? — воодушевилась Надя. — Я хочу посмотреть на камин. Я тоже всегда мечтала его иметь.
— Хорошо, я покажу тебе мастерскую. Но сейчас до камина не добраться. В мастерской лежат два огромных пня, из которых я собираюсь сделать кое-что. Пока до срока не хочу об этом говорить. Но предчувствую, что это будет шедевр.
Надя с некоторым удивлением взглянула на нее.
— И в самом деле ты какая-то не такая. У меня появилось ощущение, что придется знакомиться с тобой заново. Что же Мишка такое натворил, что ты будто заново родилась, предварительно сгорев?
— Я вырвалась из тьмы на свет. Работала здесь как каторжная… Разве что перед сном успевала прочесть несколько страниц и проваливалась в крепкий сон, как в яму… А думала, буду страдать бессонницей…
Основная работа, как ни странно, пришлась на зимнее время. Тоня переехала в этот дом в июле, как раз накануне предполагаемой поездки в Арабские Эмираты, где ее муж Михаил собирался отдохнуть, а заодно решить кое-какие вопросы своего бизнеса.
Поездка не состоялась по причине поспешного отъезда Антонины в далекие края. Ездил куда-то без нее Михаил или не ездил, она не знала. Да и не хотела знать.
Такое впечатление, что горе, которое она собиралась горевать долгие годы в этой Богом забытой дыре, буквально за пару месяцев свалилось с нее вместе с падающими на пол мастерской стружками дерева.
В немалой степени этому способствовала и ее работа в совхозе, куда она устроилась по приезде. Художницей. Тоня сразу обговорила условия работы: станет трудиться столько, сколько потребуется, но если работы не будет, она остается дома. Эти дни будут считаться творческими и оплачиваться, как обычные рабочие. То есть не будут влиять на предложенный директором оклад в четыре тысячи рублей.
Правда, директор прежде не сталкивался с художниками. Плакаты по технике безопасности он купил пакетом и развесил везде, где нужно, а больше ничего рисовать, кажется, не требовалось. Но тут…
Он насмотрелся в одном из винсовхозов, в которых побывал с целью обмена опытом, как люди рекламируют свою продукцию. Цистерны, в которых возили сырец, были разрисованы яркими красками с какими-то вычурными слоганами. Он даже нарочно ехал рядом с одной из таких цистерн, чтобы прочитать все, что на ней написано.
— Сразу видно, что люди производят, — бормотал себе под нос директор и что-то черкал у себя в блокноте.
Никто не знал, что в юные годы директор, учась в тогда еще Политехническом институте, позднее ставшем Технологическим университетом, кропал стишки.
До сих пор, видимо, его потребность в рифме мирно дремала в душе человека практического и вот теперь давала себя знать. Никто бы из его рабочих не поверил, что директор, сидя в своем кабинете, работает не с бумагами коммерческого содержания, а пытается сочинять слоганы!
Как только художница появилась в дирекции по поводу работы, он сразу рассказал ей свою идею: цистерны должны привлекать внимание. Понадобится кому, можно и чью-нибудь рекламу на них разместить… Это уже была его собственная идея, которую он почти тут же претворил в жизнь. Позвонил директору винзавода, который в больших количествах закупал у него виноматериал, и предложил размещать на своих цистернах его рекламу.
— Ну и жук ты, Винокуров! — рассмеялся тот, но заплатить согласился.
