– Добро пожаловать в Модену, Джулия, – ласково сказал этот человек и приподнял шляпу, открыв серебро густой шевелюры.
Джулия протянула руку, но он наклонился к ее щеке и поцеловал. Когда он улыбнулся, Джулия еще раз отметила про себя необычное сочетание аристократических манер и деревенской простоты его лица.
– Никак не ожидала вас здесь встретить, господин депутат, – сказала Джулия. – Вас привело сюда общее с дедом военное прошлое?
– Не только. Я был глубоко привязан к твоему деду.
У него был сильный низкий голос и очень отчетливая дикция, свойственная ораторам, привыкшим не только говорить с трибуны, но и убеждать аудиторию. Слегка коснувшись локтя Джулии, он подвел ее поближе к могиле деда.
Впервые в жизни судьба проявила к ней благосклонность и не оставила одну в такую трудную минуту. Хотя, похоже, что-то она напутала и послала ей в поддержку явно не того. Да, Джулия совсем не была уверена, что депутат парламента Армандо Дзани, сумевший с годами отлично приспособиться к постоянно меняющимся направлениям в политике, именно тот человек, которому положено присутствовать при эксгумации останков такого романтика, смельчака, обманщика и при том джентльмена, каким был при жизни ее дед.
На душе у Гермеса было неспокойно, он сам не понимал, почему. В мыслях царил сумбур, он спрашивал себя, кому и когда мог причинить зло, перед кем провинился, но не находил ответа. Верная служанка Эрсилия до слез жалела сейчас своего дорогого профессора, но помочь ему ничем не могла.
Телефон Джулии был постоянно занят. Чувствуя потребность с кем-нибудь посоветоваться, Гермес набрал номер Елены Диониси, своего адвоката. Ему ответил молодой женский голос.
– Синьора адвокат дома нет, – объяснила домработница, судя по акценту, вьетнамка или таиландка. – А ты кто?
Он хотел в сердцах бросить трубку, но взял себя в руки и ответил внятными короткими фразами, чтобы девушка могла его понять:
– Я друг. Хочу поговорить с синьорой. Где она?
– Твоя не может поговорить! – услышал он невозмутимый ответ.
– Почему?
– Синьора улетал на самолет.
Девушка говорила медленно, с длинными паузами, словно у нее в запасе была целая вечность, а может, на нее так действовала нетерпеливая напористость Гермеса.
– Она не оставила свои координаты?
– Не понимаю.
– Когда она вернется?
– Не знаю. Твоя звонить в контору. Там говорят все.
Девушка ничего не знала, да и знать не могла – ее дело было убираться в квартире адвоката Елены Диониси, и все. Гермес вспомнил, что его мать тоже ходила по домам убираться. Тогда это был рабский труд, приходилось гнуть спину с утра до вечера за сущие гроши.
Раньше девяти звонить в адвокатскую контору было бесполезно, там еще никого нет. Гермес снова набрал номер Джулии: в трубке по-прежнему слышались короткие гудки.
В клинику он опоздал на несколько минут, такого с ним прежде никогда не случалось. На утро он назначил две операции, и его помощники, анестезиолог, хирургическая сестра и остальной персонал уже ждали его на своих местах, готовые к работе. Гермес, поспешно переодеваясь и моясь, подставляя руки сестре, чтобы та натянула ему перчатки, думал только о предстоящих операциях, забыв и о Джулии, и о звонке бригадира Карузо. Работа хирурга требует полного спокойствия и максимальной концентрации.
Закончил он в два. Первая операция была несложной и заняла чуть больше часа. Второй пациент доставил ему больше хлопот. Опухоль в желудке оказалась куда обширней, чем на снимке, и ему пришлось повозиться, чтобы ее убрать. Выходя из операционного блока, он прокрутил в голове весь ход второй операции и остался собой доволен: кажется, все сделал правильно.
Занятый своими мыслями, он чуть не столкнулся со старшей сестрой Ниллой, которая спешила к нему навстречу. Она была очень взволнована, даже испугана, и это удивило Гермеса.
Эта маленькая хрупкая женщина обладала невероятной работоспособностью. Отлично зная свое дело, она никого не боялась – ни Бога, ни дьявола, а уж тем более вышестоящего начальства.
– К вам двое, – сказала она с непонятной трагической интонацией.
– Что они хотят?
– Они из полиции.
Гермес невольно вспомнил слова бригадира Карузо: «Вас не должно быть ни дома, ни в клинике, вы меня поняли?» А впрочем, может, оно и к лучшему. Он-то знает, что ни в чем не виноват, так пусть уж этот бред скорее закончится.
Направляясь к двум полицейским в штатском, поджидавшим его в конце коридора, он даже почувствовал облегчение.
– Профессор Гермес Корсини? – вежливо спросил его один из них, немолодой, элегантно одетый, совсем не похожий на сыщика.
– Да, это я, – спокойно ответил Гермес и протянул руку, чтобы поздороваться или получить от стража порядка повестку, которая прояснила бы ему суть недоразумения.
Вместо этого на его запястье защелкнулся браслет наручников.
– Мне очень жаль, господин профессор, – почти извиняющимся голосом сказал полицейский, – но мы вынуждены вас арестовать.
Полусгнивший гроб чернел на припорошенной снегом земле, напоминая размокшую картонную коробку. Могильщики легко поддели лопатами крышку, и та начала приподниматься. Мысль о трупе, который постепенно разлагается в земле, превращаясь в голый скелет, вызвала у Джулии содрогание, и прежде, чем крышка, разваливаясь на куски, съехала в сторону, она подумала: «Хоть бы там ничего не было!» В эту минуту ей хотелось верить, что, умирая, человек исчезает, а его душа вместе с душами всех, кто жил на земле, парит в воздухе, как бабочка или невесомая снежинка.
– Тебе совсем необязательно на это смотреть, – сказал Армандо Дзани и повернул ее за плечи к себе.
В черных, как агат, глазах депутата тоже мелькнул страх. На вид ему было не больше пятидесяти, на самом же деле – на десять лет больше. «Величие смерти в ее тайне», – подумал он, боясь встречи с извечным врагом, который и над ним неминуемо одержит победу. Когда? Это уже вопрос времени.
Джулия опустила глаза, но через секунду, собравшись с силами, решила взглянуть в лицо смерти. Могильщики в перчатках очищали скребками кости и складывали их в ящик, предварительно застеленный платком, о котором позаботилась Изабелла. Джулия сама удивилась, что не испытывает ни страха, ни отвращения. Глядя на кости дедушки Убальдо, она думала о том, как энергия человеческой жизни питает землю, чтобы вновь возродиться, дав уже иные всходы. Один старый африканец сказал когда-то, что человеку никогда не перерасти собственных костей. Это значит, что рано или поздно он все равно умрет, но его кости, брошенные, как зерна, в землю, прорастут новой жизнью, и все начнется сначала.
