Как только гости стали разбредаться, Лисандрос подошел к ней. Она ждала его с насмешливым видом.
– Думаю, что это научит меня быть осмотрительнее в следующий раз, – угрюмо произнес он.
– Вы были немного неосторожны, правда?
– А вы решили, что это была грандиозная шутка, когда вы не сказали мне, кто вы, в то время как я говорил такие вещи о вашей матери.
– Я не заставляла вас говорить их. И разве вы не понимаете шуток?
– Нет. Я не нашел в этом ничего смешного.
Она слегка нахмурилась:
– А вам бывает смешно… хоть когда-нибудь?
– Нет. Так безопасней.
Ей стало не до смеха.
– Бедняжка…
Она сказала это так искренне, что это тронуло его. Прошло так много времени с тех пор, как его последний раз пожалели. Это было в другие времена… в другом мире… давным-давно…
Невероятное подозрение закралось в его голову. Он отогнал его, и оно нехотя отступило.
– Если вы решили, что я оскорбил вашу матушку, прошу извинения, – сказал он.
– На самом деле оскорбили вы меня.
– Не вижу, каким образом.
Она взглянула ему в лицо одновременно с недоверием, возмущением, но в основном с изумлением.
– Вы действительно не понимаете? – спросила она. – Прошло столько времени, а вы все еще не… Вы действительно не поняли?… Тогда позвольте мне сказать вам, что, когда вы встречаете какую-нибудь даму во второй раз, вежливо было бы вспомнить первый.
– Второй раз?… Разве мы когда-то… разве мы?… – И тут он уже не мог дольше отгонять свое подозрение. Он понял. – Это были вы, – медленно сказал он. – На той крыше… в Лас-Вегасе.
– Господи, да вы помнили обо мне!
– Но… вы изменились… совсем не тот человек.
– Надеюсь, что так, после стольких-то лет! В чем-то такая же, в чем-то нет. И вы тоже изменились, но вас легче узнать. Я очень хотела, чтобы вы узнали меня, но этого не случилось. – Она театрально вздохнула. – Какое расстройство!
– Вам было безразлично, узнаю я вас или нет, – сказал он решительно.
Оркестранты расселись по своим местам. Стали освобождать пространство для танцев, так что им пришлось отойти в сторонку.
Лисандроса охватило странное чувство, словно он попал в чуждый ему мир, где все было совсем не таким, каким казалось. Эта женщина возникла откуда-то из прошлого и оказалась на его пути, вызывая его воспоминания и… страхи.
– Даже сейчас все еще не могу поверить, что это вы, – заметил он. – У вас другие волосы… они были очень коротко подстрижены…
– Удобно, – сказала она тут же. – Я была окружена киношной публикой, которая стремилась выглядеть как можно привлекательнее, а я – как можно незаметнее, что было актом юношеского протеста. Обычно подростки становятся неуправляемыми, находят удовольствие в вине, в ночных загулах, любовниках… Но так делали все вокруг меня. На меня бы никто и внимания не обратил. Так что я стригла свои волосы как можно ужаснее, покупала дешевую одежду, штудировала школьные учебники и рано приходила домой. Господи, какая я была целомудренная! Скучная, но целомудренная!
– И что произошло? – спросил он, заинтригованный.
Она хмыкнула.
– Мою маму начало очень беспокоить мое «странное поведение». Она долго не могла понять, что я стремилась получить академические знания.
– В какой области?
– Я выбрала специальностью Древнюю Грецию. Я пишу книги, читаю лекции. Делаю вид, что знаю больше, чем на самом деле…
– Как большинство людей, – заметил он, не удержавшись.
– Как большинство, – согласилась она сразу.
– А ваша матушка, она примирилась с вашим выбором?
– О да. Теперь она находится под большим впечатлением. Однажды пришла на одну из моих лекций и потом сказала: «Дорогая, это было великолепно! Я не поняла ни слова». Это ее мерило. И в конечном итоге это я познакомила ее с Гомером. – Петра посмотрела по сторонам. – Так что можно сказать, что это я во всем виновата.
Начались танцы. Гомер и Эстел вышли на танцпол, скользя в объятиях друг друга до тех пор, пока фотографы не сделали все свои снимки.
– А вы не будете снимать? – спросил он.
– Нет, я делаю только наши, семейные снимки. А то, что происходит сейчас, – это для публики.
Никатор, танцуя с Деброй, помахал ей рукой. Петра вздохнула:
– Ему уже под сорок, но он все еще несмышленыш в душе. Как он будет управлять компанией, просто не представляю… – Она виновато замолчала, прикрыв рот рукой. – Я этого не говорила.
– Не волнуйтесь. Вы не сказали ничего больше того, что уже всем и так известно. Интересно, что вы это уже поняли.
В его голосе послышалась саркастическая нотка, и ей не потребовалось спрашивать, что он имел в виду. Две крупнейшие греческие судостроительные компании находились в стадии соперничества, что включало и шпионаж.
Танец кончился, начался другой. Дебра исчезла в объятиях какого-то всесильного продюсера, а Никатор стал прокладывать себе путь в направлении Петры.
– О господи! Потанцуйте со мной, – выдохнула она, хватая Лисандроса и вытаскивая его на танцпол.
– Что вы дел…
Но его руки уже сами собой обнимали ее.
– Да, знаю, в приличном обществе мне полагалось бы подождать, пока вы не пригласите меня, – пробормотала она, – но здесь не приличное общество, а какой-то аквариум с золотыми рыбками.
Лисандрос подумал, что лучше не скажешь, но заметил:
– Но ваши страхи могут оказаться беспочвенными. Вас, с вашим непростым характером, он, возможно, вовсе и не собирался приглашать.
– У Никки странные вкусы, – поспешно добавила она.
Петра, словно ртуть, крутилась и вертелась в его руках, и он с трудом сдерживался, чтобы не прижать ее к себе, а там будь что будет.
Но не здесь. Не сейчас. Еще не пора.
Петра довольно точно прочла его мысли и почувствовала какое-то волнение в крови.
– Вы не любите танцевать? – спросила она через какое-то время.
– Это не танцы. Это плавание в аквариуме с золотыми рыбками.
– Что правда, то правда. Но мы вызвали досаду у Никатора, а это может что-то повлечь за собой.
Она была права. Выражение лица Никатора было как у ребенка, у которого отобрали игрушку. Но Лисандрос забыл обо всем, кроме Петры. Их лица были рядом, и ее улыбающиеся глаза смотрели прямо на него.
– Что вы будете делать после всего этого? – спросил он.
– Останусь здесь на несколько дней или недель. Использую шанс провести кое-какую исследовательскую работу. У Гомера большие связи. А здесь есть музей, подвал которого никогда никому не открывали, но он постарается договориться насчет меня.
Лисандрос взглянул на изящную чувственную женщину, на ее очаровательное лицо и голубые глаза, с их загадочной, манящей глубиной, и почувствовал, как его охватывает возмущение. Что делала такая женщина в музеях, изучая жизнь мертвых, когда все в ней говорило о жизни? Она должна принадлежать не гробницам, а солнечному свету! Ей следовало не переворачивать пыльные страницы, а ласкать лицо мужчины и прижиматься к нему своим обнаженным телом.
