— Это, наверно, все одежда… — “Дурацкая фраза! Глупая, глупая, глупая! Но он весь такой дьявольски невозмутимый и самоуверенный!"
Внезапно он издал резкий, отрывистый смешок, который она не забыла за все эти годы.
— Я тебя, видимо, смутил? Извини, я не нарочно. Ты, вероятно, помнишь: я страдаю одним недостатком — всегда говорю, что думаю.
— Да, еще бы не помнить, — съязвила Келси, сохраняя бесстрастное выражение лица.
Какое-то мгновение, показавшееся ей бесконечно долгим, он молча глядел на нее, а затем медленно покачал головой:
— Да, я так и думал. — Его взгляд обжигал ее, она не выдержала и отвела глаза. — Все такое же червонное золото. — Он приподнял с ее плеча прядь тяжелых волос и обмотал их вокруг пальца. — Я никогда не встречал волос такого оттенка.
— Это, видно, у меня от бабушки. — Она ответила машинально, усилием воли заставляя себя не дрожать, а он между тем осторожно и нежно приподнял рукой тяжелую волну волос и смотрел, как она, мерцая, медленно падает вниз. При этом у него было такое загадочное выражение лица, что она почувствовала, как ее бросило в жар. Его обаяние фатально, это прирожденный соблазнитель, но ее он не одурачит! Кто-кто, а она знает, что на самом деле представляет собой этот Маршалл. В ее памяти слишком отчетливо запечатлелся образ Анны. Он опасен, как заряженный пистолет, и играть с ним так же рискованно.
— От каких мыслей поджимаются эти губки? — спросил он довольным голосом, заводя мотор и оборачиваясь, чтобы проверить, нет ли сзади машин, прежде чем выехать на оживленную улицу. При этом на нее пахнуло его восхитительным запахом, и воспоминания нахлынули волной, будто все произошло только вчера, но на сей раз очередной женщиной в его жизни была она — хотя и на один вечер. С ней этот номер не пройдет!
Отвечая на его вопрос, она заставила себя говорить ровным и сдержанным тоном, хотя руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки, а сердце готово было выскочить из груди:
— Я тут подумала: встречаешься ли ты еще с Анной?
— С Анной? — Его лицо, повернутое к ней в профиль, выражало недоумение. — А кто это — Анна?
— Та женщина, которая приезжала к нам с тобой за город в последний уик-энд.
— Значит, так ее звали? — Он наморщил лоб, силясь вспомнить. — Не знаю, что с ней стало, да и какая разница? С тех пор прошло столько времени. — (Вернее сказать, столько женщин, мысленно добавила она.) — И лично для тебя утекло много воды? — Она намеревалась сохранить небрежный тон, но он уловил в ее голосе осуждение и, не отрывая глаз от лобового стекла, лениво усмехнулся.
— Полагаю, ты имеешь в виду мою личную жизнь? — Она не ответила, и он небрежно пожал плечами. — Если речь об этом, в последние несколько лет я вел отнюдь не монашеский образ жизни. Да, у меня были женщины. А как у тебя? — Он немного помолчал. — Есть у тебя сейчас что-нибудь серьезное?
— Нет. — Она посмотрела в окно на пролетавший мимо пейзаж. Яркие огни города остались позади, и они мчались по тускло освещенной дороге, пустынной и безмолвной. — Сейчас ничего. — Она сказала это деланно небрежным тоном.
— Значит, кто-то все же был? — продолжал он бесцеремонно расспрашивать, но она почувствовала, что ее ответ почему-то для него важен — ему-то какое до этого дело! — и ответила, тщательно подбирая слова:
— Я некоторое время встречалась с одним знакомым с работы, но теперь с этим покончено. Я бы ни в коем случае не назвала это чем-то серьезным.
— Понятно, — сухо ответил он. — Стало быть, мне не грозит опасность схлопотать по физиономии от кого-нибудь из твоих разъяренных поклонников?
Она бросила на него искоса быстрый взгляд из-под густых ресниц.
— Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь смог дать тебе по физиономии, Маршалл.
— Нет? — Он вскользь глянул на нее. — Это говорит в мою пользу или тебе больше по вкусу хлюпики?
— У меня нет определенного “вкуса”. — “В отличие от тебя”, — со злостью подумала она.
— Ты уверена? — (Несколько миль они ехали молча.) — А этот.., безымянный некто с твоей работы? Он тоже потерял к тебе интерес?
— Не совсем. — Она вспыхнула и обрадовалась, что в темноте этого не видно. — Дело в том, что он мне жуть как надоедает, но со временем все образуется. — И почему он не может сменить тему?
— Бедняжка, — цинично прокомментировал Маршалл. — Разбитое сердце, так? Я ведь говорил: тебе придется отвечать за многие разбитые сердца. — Тон был снисходительно-поддразнивающий, и она почувствовала, как у нее внутри, где-то глубоко, нарастает гнев.
— Все было совсем не так! — страстно запротестовала она и тут же замолкла. Она не позволит ему допрашивать себя, как инквизитору, ему-то какое до всего этого дело? Он ей даже не друг — ничего себе друг!
— Хмм… — Они повернули в тихое фешенебельное предместье, и на повороте он снова на нее взглянул. — Итак, по всем показателям и признакам ты в данный момент свободна как птица и ни в кого не влюблена. Прежде чем ветер переменится, мне нужно извлечь из этой ситуации максимум возможного.
— Я вовсе не такая кокетка, как ты думаешь, — жестко ответила она, и в янтарных глазах сверкнул опасный огонек. Он остался все таким же задирой, а высокомерия у него прибавилось.
— Ты здесь раньше бывала? — (Она отрицательно покачала головой.) — Отлично! — обрадовался он. — Я люблю привозить сюда.., людей при первой встрече. Как здесь кормят! Это просто пища богов.
Благодаря обострившимся чувствам она не пропустила мимо ушей секундную паузу перед словом “людей” и бурно вознегодовала. Он хотел сказать “женщин”, возмутилась она. До чего же обидно сознавать, что ты — лишь звено в бесконечно длинной цепи. Поняв, что к чему, она приосанилась и гордо подняла голову. Ну что ж, мистер Маршалл Хендерсон! Я постараюсь извлечь из этого вечера максимум удовольствия, и на этом — точка. Если уж на то пошло, отужинать в шикарном ресторане — это само по себе приятно. При этой мысли на ее губах мелькнула легкая улыбка.
— Я бы многое отдал за то, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь.
Она не знала, что он на нее смотрит, и вдруг поняла, что, задумавшись, не заметила, как они плавно замедлили ход и остановились.
— Рад, что ты сегодня согласилась принять мое приглашение, пчелка моя. — Он помог ей выйти из машины, но не отпустил руку, а осторожно повернул Келси к себе лицом, прищурившись, взял за подбородок и заглянул в широко распахнутые глаза. — Я так долго ждал этого вечера.
— Неужели? — Прикосновение его рук обжигало, и главное — она ясно увидела, что его раскованность сродни холодному высокомерию. Внезапно она от всего сердца пожалела, что приехала сюда. Она играет с огнем, а он больно жжет. Ласковое детское прозвище, которое он вспомнил, немедленно вызвало ответную реакцию, которую она всеми силами постаралась скрыть, и это был испуг Более чем когда бы то ни было она была уверена, что испытывает к нему глубокую неприязнь, но от него исходила такая притягательная сила. Она как-то забыла об этом. Келси холодно улыбнулась:
