Вспомнив эту ключевую фразу разговора, Мигель остановился и подставил лицо под моросящий дождь. Ему казалось, что он вот-вот закипит от гнева и досады. Жениться на Лауре, к которой он уже охладел, сейчас, когда муж Сибилл собирается надолго в Танжер по коммерческим делам, сейчас, когда малышка Руфина уже не случайно столкнулась с ним на площади перед собором Сан-Антонио, столь почитаемой влюбленными, сейчас, когда он наконец понял, как добиться успеха у женщин? Жениться и потерять свободу, когда он только ее обрел, став после смерти отца полновластным хозяином всего, что принадлежит семье? Из-за минутного увлечения этой влюбившейся в него, как кошка, глупышкой Лаурой? Победа над ней не принесла ему и сотой доли той радости, которую он испытал, когда Сибилл согласилась просто выслушать его. Что делать? Отказаться? Скрыться где-нибудь? Откупиться? Дядюшка не хочет выносить сор из дома, не хочет упустить выгодную для семьи партию. Для него важно, чтобы их род продолжился наследником, чтобы его племянник сделал карьеру, но он, Мигель Гарсиа д’Инестроза, уже сам может распоряжаться собой. Почему им до сих пор помыкают, как маленьким?! Дядя грозил бесчестьем, пугал братьями Лауры, которые станут преследовать его. Ну и что? Он не раз фехтовал с ними обоими и знает, что сможет за себя постоять. Он молод, знатен, богат, так неужели нужно отказаться от всего этого из-за каких-то подозрений? И вообще, откуда известно, что ребенок — его? После смерти отца он главный в роду, и надо заставить всех считаться с собой, его имя и его шпага — залог свободы и счастья. Исполненный обиды и раздражения, бормоча под нос запоздалый ответ дяде, Мигель ускорил шаги и на улочке из тех, где двоим не разойтись, налетел на позднего прохожего, да так, что того отбросило к стене. Мигель шагнул мимо, но рука прохожего легла на его плечо.
— Сеньор, вы толкнули меня и не извинились.
— Кто вы такой, чтобы я, Мигель д’Инестроза, извинялся перед вами? — надменно ответил юноша.
— Вы толкнули меня, извинитесь, — голос прохожего звучал твердо, а рука, лежащая на плече юноши, была еще тверже.
Немного убавив спеси, Мигель, не готовый отступать, проговорил:
— Для того чтобы извиниться, я должен знать, перед кем. Назовите ваше имя, сеньор.
— Ах, и тебе нужно мое имя? — взревел незнакомец. — Так вот оно! — Он выхватил шпагу. — Я отучу тебя интересоваться моим именем!
— Почему вы мне тыкаете, я не мальчишка! — Мигель выхватил свою шпагу и бросился на незнакомца.
Завязался бой, оба бились с яростью, не соответствующей пустяковому поводу. Звон клинков и ругательства огласили узкую улицу. Через некоторое время сверху открылось окно, и недовольный голос прокричал:
— Сеньор Хуан, уходите, хозяйка спит.
Юный Инестроза на секунду поднял глаза на звук голоса, и этого хватило его противнику, чтобы вонзить шпагу ему в грудь. Юноша замер, качнулся и упал. Его противник отдышался, спрятал шпагу в ножны и склонился над телом. В этот момент дверь сзади него открылась и показались сначала светильник, потом рука, его держащая, а потом и тучное тело Пепелины. Прохожий выхватил у нее светильник и осветил лежащее в луже тело. Глаза юноши были открыты, он был мертв. Пепелина взвизгнула. Прохожий резко обернулся со светильником в руке. Пепелина глянула в освещенное лицо и обмерла.
— Король! — вздохнула она.
Король далеко отшвырнул от себя светильник и шагнул во вновь сомкнувшуюся на улочке тьму.
* * *
Рыхлый кожаный диван светло-зеленого цвета совершенно меня усыпил. Вернувшись в холл, я решила подождать Рамзию еще минут пятнадцать, учитывая пробки, которые начинаются на узких, курортных улочках после полуночи из-за массовых перемещений праздных отдыхающих. Другого гида я не стала бы ждать, но к этой немногословной приветливой женщине прониклась глубокой симпатией после первой же беседы. И сейчас мне не столько были нужны путевки, которые можно было оставить у портье, сколько хотелось поболтать с приятным человеком. Тема бесед у нас была волнующая для обеих — Тбилиси.
Как Рамзия успела нам рассказать, ее родители были из Тбилиси, куда они попали в тридцать седьмом году. Их детьми вывезли из пекла гражданской войны. Они были те самые «испанские дети» повстанцев, которых увозили целыми пароходами в Советский Союз. Был ли это акт гуманизма нашего, не склонного к сентиментальности вождя или за этим стоял какой-то дальновидный политический смысл, не знаю. Но эти за редким исключением дети больше никогда не видели своих родителей. Отец и мать Рамзии попали в детский дом в Тбилиси. Вместе росли, в сорок пятом году расстались, потом долго искали друг друга, но отцу удалось разыскать свою бывшую одноклассницу где-то в начале 50-х, они поженились и произвели на свет в Грузии чистокровную испанку знатного рода. Многих испанских детей усыновили, дали им другие имена и отчества, а детдомовские остались со своими именами и где-то в середине 70-х годов, после Хельсинкского договора, получили возможность разыскать своих родственников на родине. Чем там дело кончилось, я не успела узнать, но меня интересовала не испанская, а тбилисская эпоха жизни Рамзии. Дело в том, что мне, тоже волею исторических и политических обстоятельств, давно разлученной с любезной моему сердцу Грузией и дорогими тбилисскими друзьями, хотелось найти собеседника, неравнодушного к этой теме.
— Извините за опоздание, не могла найти место для парковки, — сказала Рамзия, входя в холл и прогоняя совершенно овладевшую мной дремоту. Чтобы окончательно проснуться, я встала и предложила:
— Пойдемте в бар, может быть, там найдется напиток, который вам захочется выпить в этот час, — моя учтивая речь явно была навеяна тбилисскими воспоминаниями.
— Вода — это тот напиток, который я хочу в любое время суток, — ответила Рамзия, и мы присели за столик бара, еще не пустого, несмотря на поздний час.
Глянув на часы, я спросила:
— Вы должны еще за кем-то заехать или на сегодня дела окончены?
— Увы, моя любимая пигалица уговорила меня оставить ее поплясать еще часочек, так что время у меня есть, и я расскажу вам подробно, когда и откуда вы уезжаете на экскурсии, — ответила наш добросовестный гид.
— Ну, у меня и кроме этого еще много вопросов, но я их задам, только если вы разрешите кроме воды заказать вам что-нибудь для поддержания сил: коньяк, виски или сейчас хорошо пойдет «Бейлис» со льдом. Уговорила? — спросила я весьма энергично.
— Уговорили на ликер, — засмеялась она.
Я одобрила решение и пошла к стойке сделать заказ. С формальностями мы покончили быстро: на первую экскурсию мы уезжали от гостиницы «Тритон», а на вторую — от автовокзала, время написано на билетах. Глоток любимого ликера придал мне бодрости, Рамзия тоже была в форме, и скоро от разговоров о трудностях работы в туризме мы перешли к воспоминаниям о нашем славном советском прошлом. Как часто бывает в таких случаях, когда встречаются люди одного поколения и одного круга, начался поиск общих знакомых. Казалось бы, на побережье Средиземного моря, в Испании, в час ночи две дамы, встретившиеся третий в жизни раз, взялись найти людей, с которыми они были знакомы лет двадцать назад за тысячи километров оттого бара, где они сейчас потягивают ледяной «Бейлис». Чем может закончиться такая попытка? Конечно, успехом. И не потому, что мир тесен, а потому, что прослойка тонка.
