— Да, находили. Два листочка.
Юноша побелел:
— И что вы с ними сделали? Выкинули?
— Нет, что вы! Положили в надежное место. Я так и думала, что рано или поздно вы за ними придете.
Молодой человек просиял и стал почти красавцем.
— Подождите здесь, пожалуйста. Они хранятся в другой комнате, я сейчас за ними схожу. — Маринка подавила желание запереть приемную на ключ и побежала в комнату к Галине.
День окончился особенно паршиво — ссорой с Гудковым. Конфликт назревал давно, с той секунды, когда Никита переступил порог его магазина, признавая тем самым, что не в состоянии позаботиться о себе. Бессмысленная работа, постоянные шуточки со стороны Гудкова, намеки персонала, который сразу понял, откуда ветер дует, делали существование нового администратора невыносимым.
Даже зарплата Никиту не вдохновляла. Выдавая ему сегодня деньги, Гудков позволил себе нечто вроде замечания: «А теперь черед нахлебничков». Никита вспылил, Гудков напомнил, что кусок хлеба он ему предоставил исключительно из жалости и по просьбе жены и что на его месте он сидел бы тихо, не выпендривался и не кусал руку, которая его кормит. Никите захотелось швырнуть деньги Гудкову в лицо и объявить, что ноги его больше не будет в этом магазине. Смутило присутствие свидетелей — и Оленька, и Настенька, хорошенькие продавщицы-хохотушки, маячили невдалеке и, без сомнения, слышали каждое слово.
Никита позорно бежал с поля боя. Хорошо, хоть сегодня суббота, завтра он будет избавлен от магазинного кошмара. О понедельнике Никита старался не думать. В последнее время у него выработалась привычка жить настоящим и радоваться моменту.
Увы, радость момента была безнадежно испорчена Гудковым. Никита брел по городу, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. Ничего не сумел, ничего не добился. За один месяц стал старше на несколько лет. Перестал верить в себя, в удачу, махнул рукой на свои изобретения, перестал самосовершенствоваться, зато положился на гадалку. Все, что раньше составляло смысл его жизни, было выброшено в мусорный контейнер на заднем дворе «Магазинчика А. Гудкова».
Пошел снег. Крупными пушистыми хлопьями он падал на дороги и здания, засыпал припаркованные на обочине машины, урны, газетные киоски. Он танцевал в свете фонарей и ложился на головы людей мягкими белыми шапками, которые сваливались мокрыми комьями, стоило зайти в теплое помещение. В такую погоду влюбленные обычно берутся за руки и, запрокинув головы, долго стоят и смотрят, как ниоткуда падает снег, а потом зачерпывают его целыми пригоршнями и посыпают им друг друга. А люди невлюбленные, неромантичные, утомленные работой или, того хуже, простудой, надевают капюшоны курток и пальто, поднимают повыше теплые шерстяные шарфы и ворчат про себя, что из-за снегопада снова будут проблемы на дорогах.
Никита шел куда глаза глядят и не замечал ни снега, ни влюбленных, гоняющихся друг за другом, ни ворчунов, кутающихся в шарфы. Не было, пожалуй, в тот вечер в Горечанске более несчастного человека. Ибо что может быть ужаснее, чем осознание того, что ты обречен на бессмысленное, жалкое прозябание?
Через два с лишним часа озябшие ноги привели его к дому. Никита нашел свои окна, увидел, что родители сидят на кухне, и загрустил еще сильнее. Ждут. Скорее всего, волнуются. Не пустился ли сынок внезапно во все тяжкие?
— Мама, папа, я в порядке, — сказал Никита с горечью и помахал кухонному окну рукой.
— Рад это слышать, Никита Васильевич.
Никита дернулся. Рядом с ним стоял незнакомый мужчина в коричневой кожаной куртке.
— Вы ко мне обращаетесь?
— К вам, — кивнул мужчина. — Вы же Никита Васильевич Алейников?
— Да. А…
— Мне надо с вами кое-что обсудить.
Очень не понравилось Никите такое начало. Может, кто-то из налоговой пронюхал, что Гудков мухлюет со своими бухгалтерскими книгами? Или сам Гудков послал знающего человека, чтобы тот объяснил зарвавшемуся родственничку, как себя нужно вести?
Никита занял оборонительную позицию:
— Какое дело? Кто вы такой?
— Меня зовут Коврин Денис, я представитель одного московского бизнесмена. Его имя, как вы понимаете, я бы предпочел пока не называть.
Родственники недаром упрекали Никиту в излишней доверчивости. Уверенные манеры незнакомца полностью развеяли его сомнения.
— А о чем вы хотите поговорить? — с любопытством спросил он.
— Если вкратце… дело касается одного из ваших изобретений. По моим соображениям, оно заинтересует моего шефа.
У Никиты радостно заколотилось сердце.
— Вы хотите что-то купить?
Мужчина позволил себе улыбнуться:
— Давайте прогуляемся до ближайшего кафе и там все обсудим. Я вас уже третий час на морозе поджидаю.
— Простите, — буркнул Никита, как будто на самом деле опоздал на назначенную встречу. — Но зачем в кафе идти? Можно и у меня все обсудить.
— Я бы предпочел нейтральную территорию. К тому же разговор конфиденциальный, касающийся только вас. Посторонние уши… могут помешать.
Никита вспомнил обычную реакцию мамы на слово «изобретение» и согласился.
Ближайший бар обнаружился в соседнем доме. Он был битком набит, но Коврину как по волшебству удалось отыскать свободный столик в относительно тихом уголке. Толстая кирпичная перегородка заглушала крики подгулявших компаний, и говорить за ней можно было, не опасаясь, что тебя подслушают.
— Здорово, — просиял Никита. — Здесь нам никто не помешает. Повезло.
— Я заранее забронировал столик.
— Правда?
При мысли о том, что кто-то специально забронировал столик, чтобы поговорить с ним, по телу Никиты разлилось приятное тепло предвкушения. Ему не терпелось забросать Коврина вопросами, но неизвестно откуда взявшийся инстинкт подсказывал, что инициатива должна исходить не от него. Они заказали пиво и хрустящие куриные крылышки с соусом барбекю и до того, как принесли заказ, разговаривали исключительно на общие темы.
Чем дольше Никита разглядывал Коврина, тем большим доверием к нему проникался. Тот не обладал красотой, пленяющей женские сердца, но человека умного располагал к себе с первого взгляда. Лицо Коврина, с высоким лбом и темными, широко расставленными глазами, было серьезно. Это был человек, не привыкший разбрасываться пустыми словами, человек ответственный, вдумчивый, въедливый. Никита не хотел торопиться с выводами, но не мог отделаться от ощущения, что сейчас напротив него сидит сама Судьба.
Отпив глоток пива, Коврин сказал:
— Насколько я знаю, Никита Васильевич…
