Он отвернулся, подумав: «Какая-то обреченность. Зачем все это, если неминуемо тебя ждет этот берег? Ни этот, так какой-нибудь другой».
Все просто, когда думаешь, что ты вечен, живешь себе завтрашним днем, не задумываясь ни о чем. Но стоит времени показать свое лицо, ты замечаешь его, видишь этот песчаный берег, тогда и наступает сегодня со своими границами, и приходится возвращаться оттуда — возвращаться из будущего, чтобы начинать жить прямо сейчас. Только зачем и как? Как жить, когда этот берег так близко? Вот тогда и начинается кошмар… Парадокс…
Он подумал, что больше не может смотреть на это море, сейчас он ненавидел его, а волны продолжали плескаться у его ног, таяли, просачиваясь сквозь песок…
— Снова здесь?
Его окликнул старый еврей, с которым они познакомились пару дней назад. Он хорошо говорил по-русски, впрочем, и был тем самым русским, который двадцать лет назад приехал сюда и теперь со своей большой семьей держал маленькое кафе на пляже.
Он кивнул ему в ответ, а еврей продолжил:
— Ну как, уже съездили в Иерусалим?
— Иерусалим? — равнодушно переспросил он. — Нет, не ездил. Не до этого было.
— А зачем же вы приехали на Святую землю? — удивился тот.
Еврей был очень разговорчив. С первого дня он общался с ним, как с хорошим старым знакомым, и это почему-то располагало. Люди в Москве не разговаривают с посторонними. Люди даже мало общаются с близкими им людьми, а здесь совсем другие обычаи. Уже несколько дней он просиживал на этом пляже в ожидании вечера, когда можно будет отправиться в клинику неподалеку, чтобы снова увидеть жену и поговорить с врачом. И все эти несколько дней он ел в этом кафе, пил кофе, смотрел на море и ждал. Он словно поселился на этом мягком диванчике у самой кромки воды и никуда уходить не хотел, иногда бесцельно бродил вдоль широкой набережной и только поздно вечером возвращался в гостиницу.
— Зачем? — очнулся он от своих мыслей. — Так… по делам, — уклончиво ответил он и выжидающе посмотрел на еврея, давая понять, что добавить нечего.
— И правильно, — продолжал еврей. — Если вы не собирались ехать в Иерусалим, вам это делать и не надо вовсе.
Теперь он говорил серьезно, оставив свою лукавую улыбку.
— Миллионы людей приезжают сюда, чтобы прикоснуться к святыням. Но это паломники. Они готовились к такой поездке, а просто так заходить в Старый город, пожалуй, не имеет смысла. Он ничего вам не даст. Он вам не понравится и не оставит впечатлений. Лучше как-нибудь в другой раз.
Еврей снова улыбнулся и спросил:
— Вам, как обычно, кофе?
— Кофе?.. Да, пожалуй, — пробормотал он. Потом внезапно спросил:
— А что там смотрят в Иерусалиме? В этом Старом городе?
— Вы не знаете? — еврей был ошеломлен его невежеством.
— Вы крещеный?
— Да… конечно, — ответил он.
— И не знаете, где находится Голгофа или Храм Гроба Господня? Это ваши святыни!
Он уже пожалел, что задал этот вопрос, а еврей продолжал:
— В Старом городе проходит Крестный путь Иисуса. С того момента, как его осудили, потом дали деревянный тяжелый крест и отправили на Голгофу. Этот маршрут равняется целой жизни. Долгую жизнь он прожил на этих улицах, неся свой крест.
Он удивился и снова зачем-то спросил:
— Какова длина этого пути?
Еврей хитро посмотрел на него и произнес:
— Смотря чем измерять. Если метрами, то всего три-четыре сотни шагов, если поступками… Он поднимал свой крест, ронял его, снова поднимал и нес. Он говорил с людьми, за грехи которых шел отдавать свою жизнь, останавливался и снова шел дальше. Потом распятие на Голгофе, смерть и, наконец, чудесное воскрешение.
Старый еврей, подумав немного, посмотрел на него и добавил:
— А так, всего-то несколько сотен метров.
— Жизнь длиною в несколько сотен метров, — повторил он и снова посмотрел на море, где волны, гонимые ветром, накатывали на берег. Долго так сидел и смотрел, позабыв о хозяине маленького кафе, с которым только что беседовал. Тот неспешно удалился, не произнеся больше ни слова, потом принес чашечку ароматного кофе и скрылся в глубине кафе.
— Ехать в какой-то Старый город, чтобы смотреть на святые места? Зачем? — удивился он. Все эти экскурсии и впечатления не имеют никакого смысла, когда не можешь без нее двинуться с места. Даже море, которое он так любил когда-то, теперь совсем не радовало его. Он чувствовал себя предателем. Пока она там, в клинике, он здесь нежится на солнце и получает удовольствие от жизни. Только удовольствия никакого не было, лишь безвольное ожидание длиною в несколько дней, и вечером снова в клинику.
А время шло. Оно уходило, растворяясь в этом песке вместе с набегающими волнами. «Жизнь длиной в три сотни шагов, — вспомнил он. — Что можно успеть за такое короткое время?»
Глава 5
Томительное ожидание
— Пока вас порадовать нечем, — услышал он знакомую фразу врача. Эти слова он слышал каждый день, каждый день задавал один и тот же вопрос и получал этот ответ. — Мы работаем, мы проводим анализ ситуации…
— Вы можете как-то повлиять на эту ситуацию? — перебил он врача.
Врач долго объяснял что-то своим мягким голосом, но он, плохо понимая его, теперь знал точно — это действительно болезнь, очень редкая, даже уникальная. Болезнь, которая каким-то дьявольским способом сокращала жизнь совершенно здорового человека. Излечиться от нее было нельзя, можно лишь приостановить, но прежде нужно знать, с какой скоростью человек живет… то есть проживает отпущенное ему время, сколько еще осталось и сколько исполнится через месяц, неделю и даже один день.
— Мы работаем, — продолжал врач, — нам необходимо еще немного времени, чтобы оценить скорость изменения процессов в организме, тогда и будем принимать решения…
Выйдя из кабинета, он направился в небольшой садик, где на скамейке, как обычно, сидела она и ждала его.
Он подошел, поцеловал. Поцеловал, как ребенка-маленького и несмышленого. Они сидели, о чем-то говорили, медленно выговаривая слова. Он с трудом их находил, но пытался делать это бодро и энергично, словно ничего не случилось. Она тоже подыгрывала, понимая, что сказать нечего. Пытаясь поднять настроение, он рассказал о старом еврее, с которым познакомился, вспомнил пару местных анекдотов, которые тот ему подарил. Они вместе смеялись, но оба чувствовали какое-то напряжение, и каждый хотел быстрее закончить это свидание. Так было все эти несколько дней. Приходилось натужно улыбаться, говорить ничего не значащие слова и коротать время. Она очень не хотела, чтобы он думал об этом, чтобы утешал или помогал, потому что помочь было невозможно, а он не хотел говорить на эту тему, пытаясь отвлечь, хотя это с трудом удавалось самому. И оба с облегчением прощались, зная, что завтра вновь увидятся и продолжат эту игру. Неизвестность перед будущим — страшная вещь. Это игра без правил, и не знаешь, как в нее играть с кем-то еще, особенно если этот кто-то — близкий тебе человек…
Снова берег и мягкий диванчик в прибрежном кафе. Раннее утро, и все пока закрыто, но он еще не перевел стрелки московских часов и по привычке проснулся рано. Не зная, куда себя деть, снова пришел сюда. Ветер шевелил на набережной кроны редких деревьев и ветки кустарников, по-хозяйски гулял по пустынному пляжу, раскачивая из стороны в сторону навесы легких палаток с сувенирами и всякой ерундой. Солнце еще не осознавало, что уже давно наступила поздняя осень, и нещадно палило, а он все сидел и смотрел на беспокойное море.
Внимание его привлекло какое-то суденышко, которое приближалось и наконец причалило неподалеку к небольшому пирсу. Из корабля начали выпрыгивать люди — взрослые и дети, загорелые, веселые и возбужденные морской прогулкой. Из глубины вышел знакомый старый еврей. Они несли какую-то поклажу, спиннинги, большой мангал и свой улов. В этой стране, по-видимому, национальным видом спорта было устройство пикников, и в выходные каждая пядь этой земли была утыкана столиками и мангалами, шумными компаниями трезвых веселых людей, которые жарили мясо, веселились, не смущаясь тесноты вокруг. Конечно, происходило все не на пляже, но все парки и газоны были усеяны отдыхающими. А у владельца кафе был свой корабль — грех было не выйти в море и не провести пикник на воде.
