К этому времени я справилась со своим неожиданным румянцем и решила, что хватит отмалчиваться. Мне же есть что сказать.
— Лично я верю в любовь. И люблю Марка, — произнесла тихо.
— Какие у вас тут серьезные разговоры, — сказал вышедший из воды и незаметно подошедший Логан. Он даже не пытался вытереться полотенцем, так и стоял рядом с моим лежаком, блестя на солнце стекающими по коже каплями.
И смотрел на меня своим тяжелым, темным взглядом.
Блин, до мурашек. И опять щеки начинают розоветь.
— Зря я не надела шляпу, — пробормотала я подошедшему Марку. — Что — то голова разболелась.
— Тебе нужно в тень или в дом под кондиционер, — заволновалась Фло. — Давай я тебя отведу? Или Марк с удовольствием тебя в доме полечит. Секс, кстати, помогает от всех болезней, от головной боли — точно. Я читала в Космополитен.
Я бессильно прикрыла глаза. Она неисправима.
— Собирайся, иначе ты можешь получить тепловой удар с непривычки. — Марк помог мне собрать вещи. — Пойдем, посидим в теньке парка.
Ух, спасибо, милый. Уходить в дом под понимающим взглядом старшего брата совершенно не хотелось. А вот прогуляться в парке — почему нет, прекрасная мысль.
Мы попрощались с остальными и побрели к зеленым зарослям слева от дома.
— Как себя чувствуешь, Кэти?
— Немного получше. Здесь прохладнее.
— Правда лучше?
— Вполне. А что?
— М — м–м, котенок, тогда ныряем сюда. У меня есть любимое место, скрытное такое… с гамаками.
Рука Марка с моей талии опустилась ниже, накрывая ягодицу под тонкой тканью парео.
Глава 7. Жаркий полдень в беседке. С разговорами и стриптизом
Надеюсь, со стороны пляжа нам никто не смотрит в след. Я наклонила голову к его плечу, вдыхая свежий запах разгоряченной под солнцем кожи.
Он наклонился, шепча:
— Ах, какая красивая девочка ко мне прижимается. Улыбается мягким, сладким ртом. Она знает, как я ее люблю? Как обожаю вот эту родинку под нижней капризной губкой.
Поцелуи Марка как текучий мед, их глотаешь и дрожишь от плывущего по венам удовольствия. Марк вбрасывает всего себя прямо в мою кровь, себя — отчаянного, увлеченного, влюбленного. Дурманя как наркотик, отключая от окружающего мира.
Поэтому я опасаюсь его объятий вне закрытых от любопытных глаз комнат и подозреваю, что младшему Бекендорфк, наоборот, нравится смотреть на мое поражение в самых неподходящих местах. Это как тайная власть, которая делает его еще более могущественным в собственных глазах.
— Люблю твое возбуждение, — он, уже не сдерживаясь, сильно и жарко целует. Успевает лизнуть по губам и глубоко, ритмично заныривать в рот, сцепляясь кончиком своего языка с моим. Наполняя меня мятным дыханием.
Разница наших интересов в том, что я готова целоваться вечно, а вот к остальному отношусь более спокойно. Не так сумасшедше как Марк.
— Быстрее, — его уже потрясывает от нетерпения.
Между деревьев тенистой полянки растянуты цветные веселые гамаки. Отсюда пляж не виден, и мы тоже останемся не заметны. Меня тащат к самому краю, где у зеленой стены притулилась белокаменная, обвитая плетистыми розами беседка.
На прямом солнце эти нежные цветы долго бы не выжили, а здесь поднялись вверх на полных три метра, почти полностью перекрывая пространство между столбами, поддерживающими куполообразную крышу. Аромат сильный, и вид в целом романтический, словно ландшафтный дизайнер сажая растения, вдохновлялся старинной открыткой на Валентинов день.
— Может пойдем в дом? — безнадежно предлагаю я, подозревая, что просто поцелуями на свежем воздухе мы уже не обойдемся.
— Когда нас могу застукать, ты слаще реагируешь.
Марк отбирает у меня сумку вместе со скрученными в рулон полотенцами. Я ими пытаюсь шутливо от него отбиться, но куда там. Наши силы неравны, да и новый поцелуй на пороге беседки работает словно контрольный выстрел.
Я таю.
Сама не понимаю, как, но через минуту я сижу на гладкой деревянной скамейке, а все вещи валяются под ней.
— Котенок, готовься. Я тебя буду соблазнять, — сообщает Марк. — Стриптиз! Только для тебя.
Он в шлепках и еще мокрых плавках — шортах, поэтому я не сразу понимаю, в чем именно будет заключаться обещанный стриптиз. Моего золотоволосого Аполлона не останавливают такие мелочи, как нехватка снимающихся предметов. Он медленно, красуясь, скидывает обувь. И, напевая низким, бархатистым голосом, начинает потягивать от себя резинку пояса.
Ему не обязательно музыкальное сопровождение, чтобы от мелодичных мурлыканий перехватывало дыхание. Я не раз слышала, как на выступлениях Марк останавливал своих парней и пел а капелла, а в зале начинали нервно рыдать от счастья.
— Единственная моя, — выводит Марк, — я знаю, ты не горишь как я. Но моей жаркой любви хватит на нас обоих, родная.
Это его новая песня, она не о нас, но пусть напевает, потому что мелодия до одури красивая, и каждое слово ластится по коже и рассыпается искрами до мурашек.
Мою ладонь нежно целуют в линию судьбы и кладут на живот, там, где у Марка каменно — твердые мышцы пресса. Он в деланном изумлении распахивает глаза, по сантиметру опуская мою руку вниз под ткань.
— А ты любишь шалить, — скалит белоснежные зубы. Поддавшись вперед и прижимаясь к моим пальцам гладкой, горячей, пылающей словно полуденное солнце головкой. — Я еще не разделся, а ты спешишь. Неужели так сильно меня хочешь?
Я фыркаю. И получаю новый, сильный, головокружительный поцелуй, просто сминающий губы.
А внизу тыкается в руку, нетерпеливо рвется вперед член, несгибаемый и упрямый в достижении целей. Точно такой, как его хозяин.
Когда — то встретив меня в коридоре университета, он развернулся и просто пошел следом. Довел до аудитории, выяснил преподавателя. К вечеру младший Бекендрф знал на каком курсе я учусь и вообще кто я такая. Его не остановили ни моя простоватая внешность с полным отсутствием косметики на лице, ни первые недели игнорирования, когда я никак не могла понять почему неизвестный парень прицепился ко мне как банный лист.
Он встречал меня утром, внезапно возникал днем и подпирал дерево под окнами общежития по вечерам. Неостановимый в убеждении, что я его девушка и мне нужно лишь время, чтобы это осознать.
Я оценила Марка только после долгих настойчивых ухаживаний и первого, робкого и очень нежного секса.
Если смотреть на него со стороны, на машины, которые он менял по настроению, на гомонящую свиту, которая постоянно сопровождала его в университете, на иронично — презрительное выражение лица, редко покидавшее его внутри учебных стен, никогда не заподозришь насколько чутким Марк умеет быть.
Теперь — то я знаю, что расставание с девственностью может пройти в процессе долгого дурманящего удовольствия и в угаре крышесносных поцелуев.
— Эй, ты где витаешь? — он укоризненно качает головой. Отодвигается и грозно командует. — Смотри, мечтательница, только на меня. Вот он я, твой принц. Запомни и не перепутай.
— А где конь? — нагло интересуюсь я.
— Уже гарцует! Готовься, сейчас его увидишь!
Отходит на шаг и, напевая без слов, начинает медленно разворачиваться спиной, продолжая играть с поясом плавок. Вот они спускаются вниз, открывая накачанные крепкие ягодицы с двумя крошечными ямочками на самом верху.
— Это не конь, — пытаюсь продолжать игру, но в голосе — подсевшие нотки.
Хорош.
— Жеребец уже на подходе, — Марк оборачивается через плечо и белозубо скалится. — Надо его срочно позвать. Как Деда Мороза, чтобы пришел праздник. Ну — ка, быстро погладь меня, пусть поторопиться.
Я протягиваю руку и касаюсь мускулистых ягодиц, глажу. Это медитативное занятие, но он долго не выдерживает и разворачивается, так и не спустив плавки впереди.
Парео легкое, из полупрозрачной ткани, с широкими прорезями по бокам. Марк запускает в проемы руки, развязывая тесемки купального верха. Стаскивает его, сбрасывая по пол беседки, и сжимает грудь, с удовольствием наблюдая за своими руками, действующими под кисеей.
