— Ясный перец. Ещё в тот же вечер.
— Снова устроила потоп?
— Лучше. Применила ловкость ниндзя и ум буддийских монахов… Дождалась, пока она свалит мочалить пятки.
В ответ одобрительно крякнули.
— Думаешь, не заметила, что её обыскивали?
— Я тебя умоляю. Она заметит, если только там вдруг резко кто уберётся.
— Ну и огонь. Я к тебе, собственно, по делу. Прочитал я вчера эти доколумбовые письмена, нацарапанные цаплей, страдающей хроническим похмельем. Половину прошлой ночи убил. И полбутылки виски. Отвечаю, чуть не свихнулся. Но местами поржал.
— Три дня прошло, а ты только вчера ими занялся?
— Эй, родная. У меня и другие дела есть вообще-то.
— Кто бы сомневался, — даже не хочу знать, чем он мог быть так занят. Вернее кем. Или на ком. — Ну а я тебе за каким чёртом сдалась? Некому пожаловаться?
— Ну… на самом деле реально некому, но я не об этом. Просто мне нужен совет. Женский. А из девушек ты вроде как единственная у меня подруга.
Круто. Настал черёд озадачиться мне.
— А мы теперь, оказывается, друзья? Я была в коме и что-то пропустила?
— Я знаком с тобой дольше суток и до сих пор тебя не завалил. Да, ты мне друг. Смирись с этим.
Туше.
— Раз мы друзья, я требую развода!
— Развод — это по другой части.
— А я требую дружеского развода. Чур тапки с пушистыми поросятами мои!
— У меня таких нет.
— У меня тоже, — упираю руки в бока. — Вот как раз и купишь. Вероятно, это будет твой первый в жизни подарок кому-либо. Так что можно без ленточки, упаковки и открытки.
Смеётся. Воронцов смеётся.
— Окей. С тапками давай разберёмся потом. Давай сперва по делу.
— Ну давай. Так что интересного ты там надыбал про свою избранницу?
Перестал смеяться. Теперь его лицо накрыла… брезгливость.
— Что бабы ведомые дуры. Насмотрятся всякой мути, начитаются любовных романчиков и начинают идеализировать. Зарубите уже себе на носу — идеальных парней не существует. Идеальных девушек, кстати, тоже. Вы требуете от нас невозможного, хотя сами едва ли лучше.
Во загнул.
— Как полезно порой что-то почитать, да? — хихикаю я. — Сразу серая жидкость в голове активизируется.
— Ха-ха. Оборжаться прям.
— Ну васчето, да. Или ты что, реально хочешь подискутировать на тему Адама и его проблемного ребра?
— Не буду я дискутировать. Но от списка запросов твоей сеструхи знатно приохренел. Будто она принцесса Монако.
— А кто у нас принцесса Монако?
— Да в душе не е*у.
Коротко и лаконично.
— Я-я-ясно, — протяжно тяну. — И что в том списке?
— Мистер Грей, б***. Ни больше, ни меньше ей подавай. Только без красной комнаты. Но можно и с ней, если остальные пункты соблюдены.
— Что за пункты?
— Фильм посмотри.
— Смотрела. Правда меня хватило только на первую часть. Потом желание всечь Анастейше за тупость и блеянье пересилило охоту видеть её голые сиськи.
— Бл**ь, она ещё их и поимённо знает, — Глеб смачно хлопает себя по лицу. Замирает и вопросительно поглядывает через растопыренные пальцы. — А чё, прям сиськи-сиськи показывали?
Настала моя очередь фейспалмить. Кто о чём, называется.
— Слушай, — до меня тут доходит, что нос я уже не зажимаю. И даже ароматов не чувствую. Бедные мои рецепторы. — Мне очень весело в мужском сортире, но давай к сути проблемы. От меня что надо?
— Я ж сказал, нужен женский взгляд со стороны. Накинь в общих чертах план действий. Что вы, бабы, обычно любите?
— Я скажу, что мы НЕ любим. Перво-наперво, мы, бабы, не любим, когда нас называют бабами. Бабы продаются в магазине для взрослых. Резиновые такие, ты наверняка с ними знаком.
— Не угадала. Предпочитаю живых. Хотя и живые порой те ещё брёвна.
С видом терпеливой мамочки, у которой чадо упорно лезет в лужу в новеньких белых ботиночках, потираю занывшие виски. Как там делается? Указательный палец соединяется с большим и "О-о-о-о-м"…
— Чисто в целях расширить кругозор, — интересуюсь я. — Ты когда-нибудь расценивал девушек не только как объект для секса?
— Само собой. Лет до четырнадцати.
— А потом?
— А потом потерял девственность и жизнь заиграла красками.
Мда. С этим клиентом всё понятно. Ведите другого.
— Ладно, испорченный современными нравами Ромео, — вздыхаю я грустно. — Могу для начала наметить фронт работы. Первое, что ты… — не договариваю, потому что меня вдруг силком затаскивают в одну из закрытых кабинок. Уже подумываю над тем, чтобы хорошенько цапнуть его за культяпу, оставив в компанию к первому второй слепок от зубов, но теперь и сама запоздало слышу приближающиеся шаги. Скрип. Кто-то зашёл. И не один. Целая гогочущая компашка. Трындец. Если они меня тут застанут с Воронцовым, потом не отмоешься от позора…
Затаиваюсь мышкой и даже не возмущаюсь, что меня практически вжали в стенку. Хотя не могу не заметить, места в кабинке более чем предостаточно для двоих, но да бог с ней, с лирикой. Вместо этого несколько секунд разглядываю пульсирующую венку на мужской шее, после чего взгляд непроизвольно поднимается выше и нашаривает его губы.
Красивые, пухлые. Чистенькие. Я люблю их грызть, поэтому они вечно у меня потресканные, а у Глеба идеально гладкие. Розовенькие. Как попка младенца. Что же такого особенного находят в его поцелуях девки, что потом тупеют со сверхзвуковой скоростью? В голове проскакивает шальная мыслишка: может проверить? Ну а чё, типа один раз не водолаз.
Идея держится наносекунды. Пугаюсь самого факта того, что такая дичь родилась в моём сознании и тут же её оттуда выгоняю. Чур меня, чур, чур, чур. Тьфу-тьфу-тьфу. Прости хоспади за думы дурные. Я бы ещё перекрестилась, но неудобно. Меня так прижали, что и нос не почесать.
— Давай, — шевелятся губы напротив и до меня доходит, что я по-прежнему продолжаю на них пялиться. Но что хуже, Воронцов это прекрасно видит.
— Что давай? — стыдливо сглатываю. Разговариваем шёпотом, пока у писсуаров продолжают ржать кони, выгуливая своих жеребят.
— Поцелуй.
— Лучше плюну тебе в рот.
Встречаемся взглядом и в горле образуется ком. Его глаза потемнели, даже, кажется, слегка затянули поволокой. Чувствую, как у меня от этого внутри всё скрутило в спазме. Аккурат внизу живота… Твою мать. Только этого не хватало.
— А потом поцелуешь?
— Вот прицепился! Не хочу я тебя целовать!
— Хочешь.
Хватит на меня так смотреть!
— Свои больные фантазии оставь при себе. Я лучше знаю, чего хочу.
— Да? А чего сердечко тогда так забилось?
— Будем обсуждать моё сердечко или то, что у кого-то только что встал?
А я это та-а-ак хорошо чувствую…
— Ну, разумеется, встал, — даже бровью не повёл. Непрошибаемый пофигизм. Зато у меня зашкаливающая неловкость. — Это чистая физиология. Ты ж не уродка, чтоб не было никакой реакции.
— Не уродка — это такой синоним "красивая"?
— Если тебе от этого приятней…
Мне никак не приятней. Я просто хочу, чтобы между нами снова соблюдалась дистанция. Метра в три. Нет, лучше в четыре. В идеале все шесть. Тупизна происходящего просто поражает. За стенкой по нужде справляются, а мы тут у не особо стерильного унитаза чёрте чем занимаемся…
Да когда вы там закончите! Сколько можно облегчаться? Вы что, весь кофе из автомата выдули? Памперсы тогда надевайте! Ещё и ржут. Что они там обсуждают? Из-за предательской пульсации в ушах толком не могу разобрать их трёп.
Зато превосходно чувствую, как один за другим сдают боевые посты хрупкие девичьи нервишки, ощущая постороннее дыхание, рисующее обжигающий след на моей щеке. Крыша тихонько отправляется в дальнее плаванье. Чух-чух паровозик, чух-чух.
Зажмуриваюсь, считая до десяти, но сбиваюсь на "три на резиночке". Начинаю отсчёт заново. Щас же, блин, не выдержу и сделаю сыкунам сюрприз, выскочив из кабинки, как стриптизерша из тортика. А-а-а! Спасите меня, люди добрые…
