С Валентина мысли снова перескочили на свекра со свекровью. Жалко их. Сердцем, обливающимся кровью, жалко до слез. А разум твердит, что даже тут любимые родственники умудрились хорошо устроиться. Всю жизнь попрекали меня. И жена я плохая, и мать никудышная. Свекровь нашла время выступить — на кладбище. Спасибо ей за это больше. Если бы я все же рухнула в свежую могилу, ей наверняка понравилось бы.
«Это все горе, — повторила себе еще раз. — У меня горе, у них ведь тоже. Надо быть добрее».
Но добрее быть не получалось. Ни к ним, ни к себе. Как ни крути, я чувствовала себя виноватой. Но ведь авария произошла не сама по себе? В том тумане, в котором болталась все эти дни, я как-то упустила из виду, что так и не поинтересовалась ходом расследования. А ведь уже должны были быть хотя бы предварительные результаты. Записи с камер наблюдения посмотреть ни времени, ни особого ума не надо. Там же должно быть видно — что же все-таки произошло. Почему одна машина разбита вдребезги, а другая целехонькая. Почему таким виноватым выглядел тот мужчина — водитель Мазератти.
Я чуть повернула голову, Валентин так и стоял за моим стулом.
— Мы оплатила счет полностью? — задала вопрос. — Уточни у Катерины Дмитриевны.
— Одну минутку, — Валентин нашел глазами мою помощницу и двинулся в ее сторону.
Я обвела глазами зал, наткнулась на родителей Андрея. Свекровь выглядела плохо. Надо бы отдать распоряжение, чтобы их с мужем отвезли домой и вызвали врача. Путь стариков посмотрит хороший специалист. Но ведь они не послушаются. Откажутся и от машины, и от медицинской помощи, а после начнут упрекать меня в жестокосердии. Я столько раз это проходила, что могла дословно повторить слова матери Андрея.
— Катерина Дмитриевна сказала, что все оплачено, — сообщил Валентин, снова занимая место за моей спиной.
— Хорошо. Пусть она останется здесь до конца, на всякий случай.
Я поднялась из-за стола.
— Мы уезжаем? — спросил Валентин.
— Да, — коротко бросила в ответ и пошла к родителям мужа.
Они заметили меня, напряглись, будто к войне готовились.
— Вас отвезут, — сообщила им, стараясь говорить ровно.
— Справимся сами, — возразил свекор.
Вот что за люди такие? Неужели даже сейчас нельзя вести себя по-человечески? Открыла рот, чтобы достойно ответить, и тут же закрыла. Не могу. Да и не хочу, если честно. Силы мои были на исходе, поэтому в ответ только пожала плечами, давая понять, что услышала и приняла.
— До свидания.
Они ничего больше не сказали, да мне и не надо было.
Валентин шел чуть впереди, открывая передо мной двери. Несколько раз ко мне подходили люди, что-то говорили. Я ничего уже не воспринимала, только кивала, как китайский болванчик.
Наконец удалось выбраться из ресторана и сесть в машину.
— Домой?
— Да, — ответила и задумалась: найдется ли дома бутылка водки.
— Валентин, нужно заехать в магазин.
— Продуктовый? — уточнил водитель.
— Любой, где продают спиртное.
Он внимательно посмотрел на меня через зеркало заднего вида.
— У нас дома нет водки, — зачем-то пустилась я в объяснения. — Андрей считал, что это напиток для плебеев.
Валентин ничего не стал говорить, но когда мы подъехали к магазину, предложил:
— Ядвига Карловна, давайте я схожу. Вы подождите меня в машине. Какую купить?
— Я не знаю. Любую.
Он вышел на несколько минут, а вернулся уже с бумажным пакетом. Довез меня до дома, проводил до квартиры.
— Может быть, вам лучше не оставаться одной? — спросил озабоченно.
— Нет, именно сейчас я очень хочу побыть одна.
Валентин, спасибо ему большое, не стал спорить.
— Завтра в котором часу приезжать?
— В десять.
— Спокойной ночи.
— Спасибо, — от души поблагодарила своего водителя.
Захлопнула входную дверь, привалилась спиной к деревянной обшивке. Вот я и одна. В доме тихо и темно.
Сколько раз я вот так стояла в темном коридоре, прислушиваясь к звукам, опасаясь сделать лишнее движение, чтобы не разбудить Андрюшу и Сашеньку? Господи, я готова отдать все, что имею, только бы вернуть то время. И пусть Андрюша обижается, спит в мастерской и грозит разводом. Лишь бы был жив! Он, Сашенька, родители. Как же мучительно хочется проснуться и обнаружить, что все это просто страшный сон. Я моргнула несколько раз в надежде, что действительность измениться. Напрасно, ничего не произошло. Я по-прежнему стояла в пустой квартире.
Как была в туфлях, с бутылкой водки в бумажном пакете прошла на кухню. Сейчас ничто не свете не заставит меня зайти ни в спальню, ни в детскую. Достала бутылку, отвинтила крышку и сделала большой глоток прямо из горла. Бесцветная жидкость обожгла пищевод. С бутылкой водки подошла к одному из шкафчиков. Там, на самой верхней полке, лежала моя секретная заначка — пачка сигарет.
Я сидела на кухне в полной темноте, курила и пила водку, пытаясь понять, как жить дальше. И чем дольше я размышляла, тем явственней становилось, что я не хочу жить. Зачем? Чтобы работать? Возвращаться в пустой дом и смотреть фотографии, предаваясь воспоминаниям? Ухаживать за могилами? Вести бесконечную войну с родителями Андрея? Пытаться найти хоть какой-то смысл в своей жизни? Все пустое.
После очередного глотка водки, я затушила сигарету и поняла: это конец. Надо просто уйти вслед за ними. Осталось только решить — каким способом это сделать. Прыгнуть в окно? Но у нас только пятый этаж, вряд ли я убьюсь насмерть, скорее покалечусь и буду влачить жалкое существование в инвалидной коляске. Выпить лошадиную дозу снотворного? Но в доме его отродясь не было. Не прекращая искать варианты, я обвела глазами кухню. Взгляд упал на набор кухонных ножей. Прекрасные, острые ножи. Какие-то японские, безумно дорогие. Я не сильна была во всяких таких штуках, но почему-то решила, что одним из таких ножей удобно будет перерезать себе вены. Кажется я видела в каком-то фильме, что нужно вскрыть вены и лечь в горячую воду.
Водка, выпитая на пустой желудок, сделала свое дело — я была пьяна. Но не настолько, чтобы уснуть прямо за столом. Напротив, мне хотелось действовать.
Пошла в ванную и включила горячую воду. Потом вернулась на кухню, включила свет и стала пристально разглядывать ножи, решая — какой из них больше всего подойдет для того, чтобы перерезать себе вены.
Когда-то я читала, что самоубийцы делаться на две категории — те, кто не хочет жить и те, кто хочет умереть. Так вот, именно те, кто не хочет жить, успешно доводят дело до логического конца. Я не хотела жить. Меня ничто не держало в этой жизни, а там, быть может, я встречусь с теми, кто сегодня похоронила.
Наконец я выбрала нож и взяла его в руку, внимательно рассматривая лезвие. Именно в этот момент зазвонил дверной звонок. Я не торопилась открывать. Видимо, мой посетитель решил, что я не слышу звонка, и дверь содрогнулась от мощного удара, а мне почему-то показалось, что случилось что-то страшное и срочно нужна моя помощь. Вдруг соседке стало плохо? Кинулась в коридор, в одной руке сжимая нож, в другой — горлышко водочной бутылки.
Открыть дверь занятыми руками оказалось затруднительно, и я аккуратно пристроила водку на мягкий пуфик. Бутылка не удержалась и упала, водка пролилась, и в коридоре отчетливо запахло крепким спиртным, а я решительно распахнула дверь, готовая прийти на помощь.
В дверях стоял Валентин, и он как-то сразу заметил и пьяную меня, и нож в моей руке, и почти пустую бутылку. Облегченно выдохнул и вошел в квартиру.
— Успел, — сказал вместо приветствия.
— Что-то случилось? — спросила у него, все еще подозревая, что кому-то срочно понадобилась моя помощь.
— Слава богу, нет.
— Тогда зачем вы вернулись?
И не дожидаясь ответа призналась:
— Я не хочу жить.
Валентин, ничего не ответив, подхватил меня под мышки и отнес в кухню.
— Я не хочу жить, — повторила упрямо, словно Валентин собирался со мной спорить.
Он отпустил меня и отступил на шаг, не сводя с меня серьезного взгляда.
