– Вот, – вручаю ему вещи, дергая плечами. – Можешь сразу закинуть свою одежду в стиралку. Если не разберёшься, как её включить – зови, я помогу.
– Договорились, – усмехается он, как-то странно на меня поглядывая.
– А я пока разогрею тебе еды, – отвожу я глаза, а следом соображаю, что нужно его проводить: – Пойдём.
Возле ванной комнаты я быстро проговариваю Роме, что он может пользоваться любыми средствами не стесняясь, и оставив его одного, иду на кухню. Хорошенько разогреваю большие порции и первого, и второго. Необходимость действий успокаивает, но полностью волнение не проходит, потому что я слышу шум воды из ванной. Да-да, в моей ванной голый парень. Не знаю, зачем я об этом думаю. Видимо, и так недостаточно нервничаю оттого, что придётся с ним объясняться на счёт зеркала.
И почему я его не сняла, когда твёрдо решила прекратить всякое наблюдение?
Я стою у окна, наблюдая за резвящимися на детской площадке детьми, когда доносящийся из ванной шум воды обрывается. Оборачиваюсь, начиная нервничать сильней, и через минуту вижу вышедшего в коридор заметно посвежевшего Рому. Отмечаю, что он забавно смотрится в моём халате, а также то, что он не запахнут плотно, и в вырезе видна грудь. Я догадывалась о том, что у него шикарное тело, теперь и убедилась наглядно. Бедные мои нервы…
Заставляю себя поднять глаза на его лицо и встречаюсь с лукавым взглядом карих глаз. Рома, направляясь ко мне, криво улыбается и довольно выдыхает:
– Как же круто вновь чувствовать себя человеком.
– То ли ещё будет! – нервно усмехаюсь я, указывая на накрытый стол. – Приятного аппетита!
Рома замирает в метре от меня и долго смотрит мне в глаза нечитаемым взглядом, и я начинаю чувствовать, как к лицу приливает кровь.
– Судя по звуку, с машинкой ты справился, – говорю я, чтобы хоть как-то прервать эту напряжённую тишину.
– Я пока не понимаю, зачем тебе всё это, мышка, – сужает он глаза, а затем наконец садится за стол. – Но спасибо.
– Считаешь, что человек не может быть просто добрым?
– Считаю, что у всякого поступка есть свой умысел. И я обязательно разгадаю твой.
Звучит пугающе. Учитывая, что некоторый умысел у меня всё же есть…
– Ну… попробовать можешь, – нервно жму плечами, за улыбкой пряча смущение.
– Думаешь, не справлюсь? – вновь сужает он глаза, подхватывая ложку.
– Сметаны? – улыбаюсь я, уходя от ответа, и двигаю баночку по столешнице ближе к нему.
Рома усмехается и наконец приступает к еде.
А я делаю себе чай и отхожу к окну, украдкой поглядывая на него. Я обещала не задавать вопросов, но внутри всё так и зудит узнать, что у него случилось. А ещё мне необходимо придумать объяснение своей «слежке», которое не звучало бы слишком жалко. Хочется быть в его глазах не чокнутой, а нормальной. Такой, которая сможет ему понравится…
– Твоя мама отлично готовит, – хвалит Рома, переключаясь на котлеты и лукаво улыбается: – Передашь от меня спасибо?
– Обязательно, – серьёзно киваю я, понимая, что это проверка. – А твоя мама не будет ревновать из-за того, что ты хвалишь чужую?
На лицо Ромы находит тень, и я пугаюсь, ища в своих словах что-то не то.
– Не будет, – коротко отвечает он и надолго замолкает, орудуя вилкой.
Проклятье. Дурацкий длинный язык. Но что я не так сказала?
– Прости… – произношу тихо, через несколько минут.
Рома чуть хмурится и смотрит на меня:
– За что ты извиняешься, мышка? Грубым-то был я.
– Ну… Я не хотела тебя расстраивать…
– Ты меня не расстроила. Так что, проехали. Что там по поводу попробовать объяснить своё странное поведение?
Ну вот, случилось.
– Это точно необходимо? – предпринимаю заведомо провальную попытку уйти от этой скользкой темы, подхватывая пустые тарелки, чтобы отправить их в посудомойку.
– Я ведь думал, что ошибался. Думал, зеркало мне почудилось. Что это? Социальный эксперимент? Как ведут себя приматы в природе?
– Что? – удивляюсь я, развернувшись к нему лицом. – Нет. Просто я…
– Просто ты… – смотрит он выжидательно, заставляя меня краснеть.
– Мне нравилось, – выдыхаю глухо, опустив глаза в пол, – наблюдать за тем, как вы проводите время. У вас очень весело. И вы классно поёте песни под гитару.
– И всего-то? Столько ухищрений, чтобы послушать, как мы поём песенки? – слышу в его голосе недоверие. – Интернетом пользоваться не умеешь, что ли?
– Тут другое. Вас я, пусть и не всех, но знала. Так интереснее.
– А что тебе мешало просто спуститься к нам?
– Спуститься к вам? – недоумеваю я, уставившись на него. – Без приглашения?
– Всё лучше, чем подглядывать.
– Не-е-ет. Я не такая смелая.
– Потому что мышка. Как я правильно, оказывается, дал тебе прозвище. Знаешь, что не сходится? Смелость залезть в садик ты нашла.
– Только потому, что ты себя подозрительно вёл.
– Как ты узнала, что я там ночую? Вообще не вылезаешь с балкона? Совсем нет своей жизни? Всё так хреново?
Мне не нравится с какой интонацией он произносит слова. Опять эти презрение и высокомерие, что ли. И взгляд колючий, от которого так и хочется поёжиться. Не хочу, чтобы он так на меня смотрел. Обидно это.
– Представь себе, – скрещиваю я руки на груди. – Только и сижу в своей норе, грызу сыр и жду, пока появится кто-нибудь, за кем можно будет следить. Должно быть для того, чтобы однажды попасться на глаза тому, кто будет сидеть напротив с презрением в глазах. Это же безумно приятно.
– Значит, настаиваешь на скромности? – вдруг усмехается он. И взгляд меняется. Блестит уже весельем.
Интересно, как скоро на перемены в его настроении у меня начнётся аллергия? Ха, словно я уверена в продолжении нашего общения после того, как он покинет мою квартиру. Мечтательница.
– Пару дней назад я прекратила за вами наблюдать. А тебя увидела случайно. Ночью. Перед тем как лечь спать.
– А любопытство не порок, как мы все знаем, – кивает он. – Понял тебя, мышка. И что дальше?
