Вдруг задвигались стулья. Лёля спешно развернулась и весьма резво потопала в другую сторону. Обернулась. Кузьмин не появился. Только Вересова бросила на неё странный взгляд и скрылась в одноместной палате. Там обитала весьма яркая дама. Ухоженная блондинка неопределённого возраста с кучей колец на всех пальцах. Лёля сегодня с удовольствием пообщалась пару минут с Викторией, как та представилась. Обменялись приветствиями, улыбками и взаимными комплиментами. Мелочь, а приятно.
Лёля добрела до палаты. Вздохнула, сунула в рот конфетку. По-хорошему, стоило воздержаться. Но сила воли сбоила последние дни. Вот такие у неё теперь нехитрые развлечения. Подслушивать Кузьмина, общаться с соседками, читать пустые журналы и вот, конфетку есть. А ещё Федякин пирожок можно.
Решила, что попросит у Дашуты учебник болгарского языка. Надо же наконец хоть немного выучить. Каждое лето она собиралась этим заняться, прилётая в очередной раз к Дашуте в её квартиру на побережье. И каждый год обогащала свой словарный запас только парой новых слов.
От мыслей об отпуске стало светлее на душе. Но до отпуска и моря ещё надо дожить. Два месяца. И в Североморск до родителей хоть на три дня слетать. Больше под строгим взглядом мамы она не выдерживала. Каждый день, будто экзамен. И да, сегодня надо будет ей позвонить. Лучше самой. А то мамин звонок всегда бывает очень некстати. Будто талант у матери такой — звонить в самый неудобный момент.
Глава 13
Какие простые вещи начинают вдруг радовать! Лёля испытала невероятное облегчение, когда Степченко освободил её от датчиков и проводов. Пошутил что-то про разминирование. Потом вдруг посерьёзнел.
— Вы не думайте, я в армии же сапером служил. Знаю, что говорю.
— Вы служили?
— Ну, да. Не поступил в первый год. Пошёл в армию. Тогда ещё два года было. Этот опыт потом очень пригодился. Решения принимать. И к жизни чуть по-другому относиться.
— А что поменялось?
— Спокойнее стал. Перестал тревожиться из-за мелочей. Ясно стало, что важно, а что нет.
— И что же важнее всего?
Лёле было интересно послушать.
— Важнее всего жизнь. Сам факт, что ты жив. Тогда возможно почти всё. И любовь. Потому что она — смысл жизни.
— Доктор, да Вы философ, — улыбнулась Склодовская, — И я с Вами согласна. Пока живы, всё сможем. Спасибо Вам, Сергей Анатольевич.
— И Вам, Ольга Владимировна.
— Мне то за что?
— За умение слушать и видеть детали, — Степченко достал из кармана халата очки.
— А почему вы их до этого не надевали?
— Сложно сказать. Они у меня недавно. Забывал. А Вы на меня так строго глянули, пока УЗИ делали, что сразу вспомнил. Заметили, что я плохо вижу, — улыбнулся интерн.
Теперь осталось самое сложное на сегодня. Звонок маме. Рассказывать, что она в больнице, Лёля не собиралась. Толку от этого все равно никакого. А выслушивать, что ещё в своей жизни она сделала не так, сил не было.
Когда в детстве она заболевала, то получала форменный допрос. Где и когда она умудрилась так влипнуть? Какие обстоятельства или её личные упущения привели к болезни? А хотелось, чтобы укутали и пожалели. Поэтому, нет. Ни за что.
Подгадав время под окончание седьмого урока, Лёля выбралась на дальнюю лестницу. Часы посещения ещё не начались. Пациенты отдыхали. А на лестнице пусто. Туда редко кто заходит. И акустика похожа на школьный коридор.
— Привет, мам! — бодрым голосом проговорила Лёля в трубку,
— Как вы?
Нормальный голос.
Шесть уроков и факультатив.
Не забыла.
Поеду. Мам, на кладбище грязно ещё. Я в годовщину схожу.
Приеду. Как отпуск будет, конечно.
Нет. Нет, мам. Я не знаю. Я не интересуюсь его жизнью.
Как, почему? Потому что он мне никто! У него другая семья и другая жизнь.
Я не знаю. Когда-то.
Папу обними.
И я вас люблю.
Вот и весь разговор. Всего то две минуты на вопросы и ответы.
Лёля села прямо на ступени пролетом ниже их отделения, спиной к стене. На лестницу кто-то вышел.
— Да, мам! — раздался голос Кузьмина.
Лёля вжалась в стену.
— На лестницу вышел.
В кабинете моют полы.
Ел. Точно. Не помню. Суп ел.
Приеду, конечно.
Нет, мам. Не надо.
Конечно я помню Юлю, дочку тёти Гали. Вы меня всё детство ей тыкали: "Юля уже читает, Юля уже считает."
Ты думаешь я в качестве мести теперь должен на ней жениться?
Не надо, говорю тебе. Себе зови, кого хочешь.
Нет у меня романа.
Что, Шура?
Я уже тридцать семь лет Шура!
Я не знаю, про что тебе напела Марина Борисовна.
Да, просил.
Просто консультацию для своей пациентки. Я что, не могу назначить обследование невролога? Или мне обходить твоих подруг десятой дорогой?
Всем нужен, мам. Некоторым даже психиатр нужен.
В школе человек работает.
Не знаю.
Не звонила. Давно. Три месяца уже.
Нет, мам. Я не интересовался.
Купить что-то?
Хорошо. Я заеду на хлебозавод в Медведково.
Пока, мам. И я тебя. Папе привет.
Кузьмин достал сигарету. Закурил. И только потом заметил Лёлю, сидящую на ступеньках и сжавшуюся в комок. Тут же затушил сигарету.
— Почему Вы тут? Снова подслушиваете, Ольга Владимировна?
— Я не подслушивала. Утром ходила. Вы же сами и велели. А сейчас так случайно получилось. Я тоже с мамой говорила.
— Почему здесь?
— Потому что в палате это неудобно. Елена Михайловна отдыхает. А мне нужно было, чтобы мама думала, что я на работе.
— Вы ей не сказали, что в больнице?
— Нет. Родители далеко. В Североморске. Незачем их волновать. Дадите сигарету?
— Не дам.
— Жадничаете?
— Вам нельзя курить.
— А вам?
— А мне можно, но при Вас не нужно. Пойдёмте, здесь дует.
Лёле не хотелось в палату.
— Когда вы меня отпустите?
— Хотите уйти? Вас кто-то ждёт?
— Дети. В школе.
— Вот завтра проконсультирует Вас прекрасный невролог. Сделает свои обследования. Мы расшифруем Холтер. И отпустим. Во вторник, я думаю.
— Ещё четыре дня?
— Тяжело здесь?
— Очень.
— По УЗИ пролапс митрального клапана видно. Вам ставили этот диагноз?
— Нет. А что это?
— Если коротко, то следствие общей патологии соединительной ткани в организме. Провисают стенки сердечного клапана. Но не критично. Сейчас не должно никак мешать.
— А когда может мешать?
Кузьмину пришлось сделать вдох и выход прежде, чем ответить.
— Это может влиять, например, на родовую деятельность.
— Поняла. Спасибо. Я пойду лягу.
Лёлино лицо стало маской.
Кузьмин обругал себя. Он опять ткнул по больному. Снова расстроил. Придурок. И как с ней говорить? На вся из нервных окончаний и солнечных лучей. Хрупкая.
А он сейчас врач. Не друг, не мужчина. Только так правильно.
Глава 14
Утром на обходе снова явился-не запылился Краснов. Со свитой, конечно.
Милостливо оглядел Лёлю. Мельком глянул в карту.
— Ну, вот, Ольга Владимировна. Мы почти все, что могли сделали. Я назначил консультацию невролога. И договорился с одним из лучших наших врачей. Марина Борисовна очень опытный специалист. Но мне удалось получить для Вас место. И, может быть, мы Вас переведём в неврологию. А там они уже решат, что с Вами делать.
Вересова победно свернула глазами. Ага, значит это её идея с переводом. Детский сад.
"Ах, ты, индюк! Павлин ощипанный! Назначил он! Это же всё Кузьмин", — неслось в голове.
— Виктор Алексеевич, Вы хотите от меня избавиться? — спросила она вслух почти кокетливо, — Только я почувствовала, что мной занимается специалист высокого уровня. В таких надёжных руках я чувствую себя гораздо увереннее.
Краснов приосанился.
— Ольга Владимировна, я подготовлю свои рекомендации. Подберём Вам поддерживающую терапию, — с чувством собственной важности перечислял Краснов.
Боже, как всё примитивно! Вот уж точно, у каждого павлина под хвостом обычная куриная жопа.
