сучкой.
— Не сомневаюсь. Но не переживай. Я тебя не выдам. Если ты будешь со мной его включать пореже.
— Ничего не обещаю.
— А я думал, что ты не зря так долго сидела в ванной. Надумала что? Как дальше жить планируешь?
— Ничего особенно хорошего не надумала. Пока поеду к тетке погощу. Она в соседнем городе живет. Потом решу.
— Тетя — это сестра твоей матери?
— Да.
— Хорошее решение. Домой точно возвращаться не планируешь?
— Нет.
— Даже не знаю, хорошо это или плохо. Боюсь, папочка пригрузит меня в таком случае другой пыльной работой.
— А пыльную ты боишься?
— Смотря какая пыль.
— И как тебя вообще по жизни, устраивает такая работа?
— Нет. Абсолютно. Но это временный вариант.
— Ты давно у отца работаешь? — нехороший вопрос. Врать не люблю, правду не скажешь. Поэтому отвечаю очень обтекаемо:
— Какое-то время.
— Хм. И что ты делал до того, как я вернулась в Россию?
— Выполнял разные задания твоего отца.
— Не хочешь говорить, да?
— Не особенно.
— Хорошо, тогда я тоже ничего рассказывать не буду. Отвезешь меня завтра к тетке, а дальше снова будешь выполнять задания моего отца. Я его видеть больше не хочу.
— Зря ты так с отцом. Он нормальный мужик, и тебя любит. Просто не знает, как подступиться к тебе, а ты все только усложняешь.
— Я его тоже люблю. Но не могу простить за то, что случилось с мамой. Это его вина.
— Уверен, он знает об этом. И живет с этой виной.
— Не похоже, что это доставляет ему какой-то дискомфорт. Иначе не привел бы он свою Агату в дом на правах жены.
— Но ты ведь не знаешь, что он чувствует на самом деле.
— И знать не хочу. Потому что ему на мои чувства плевать, это совершенно точно!
— Не думаю. Не зря же он отправил Агату на отдых, а сам остался здесь, с тобой. Наверняка он хотел наладить с тобой отношения, пока рядом не будет этой женщины.
— Что-то не заметила активных попыток наладить со мной контакт. Одни нотации.
— Он просто не знает, как с тобой говорить, поэтому лажает, а ты ведешь себя, как капризный ребенок!
— И ты туда же? Да, я капризный ребенок. Меня так воспитали.
— Пора взрослеть.
— Тебе все же отец дал задание промыть мне мозги?
— Нет. Я говорю свое мнение. Не хочешь слушать, я помолчу.
— Вот и молчи. А я спать пошла. Спасибо за пиццу и "твое" мнение, которого никто не спрашивал. Спокойной ночи!
Убегает в спальню. Печалька. Нелегко придется Истомину старшему, да и мне тоже.
Кстати, папочка уже звонил, просил разыскать дочурку. Я заверил его, что с девочкой все в порядке, правда, пришлось сорвать, что она в гостинице. Но главное, отец успокоился. Дальше видно будет.
Спится мне как-то неспокойно. В душе никак не могу уложить по полочкам свои разношерстные чувства к девчонке. Неправильные они, эти чувства. С одной стороны безумно хочется ее оборвать, заткнуть, поставить на место, с другой — пожалеть, посочувствовать, согреть. Ага, особенно согреть… Заводит меня девчонка, трудно это не признать. И хочется с ней не спорить, а выбить дурь другим способом. Например, развернуть лицом к стене, прижать немного шею, задрать юбочку и …
Так, спокойно, это дочка босса, напоминаю я себе. Ты здесь вообще временно, так что засовывай эти мысли подальше и молись, чтобы продержаться до возвращения брата. А дальше пусть он сам разруливает все как хочет.
***
Утром с трудом разлепляю глаза. На кухне что-то гремит. Бреду туда и застываю на пороге с открытым ртом. Есения стоит у плиты. Что-то варит в маленькой кастрюльке, быстро помешивая ложкой. Но не это поражает меня больше всего. На ней футболка. Сашкина! Едва прикрывает ту самую аппетитную задницу, о которой я мечтал половину ночи. И я смотрю на эту футболку и закипаю, потому что… мне неожиданно ревниво. Бред чистой воды, но это так. Неприятно, что тело Есении покрывает личная вещь моего брата. Не моя. На ней сейчас окажется его запах. И так сводит внутри от какого-то неведомого раньше чувства, что хочется заорать. Как будто он ее трогает, а мне нельзя.
— Привет! Плохо спал? — как ни в чем не бывало подает голос девчонка, явно не понимая причину моего хмурого лица.
— Да, есть немного. А ты что там варишь, страшно спросить?
— Всего лишь овсянку, — улыбается она. — Я же три года жила в Англии, в Лондоне, — кривляется она. — Овсянка, сэр-р-р-р, — рычит, забавно изогнувшись в поклоне, ставя на стол тарелку этого сомнительного варева. Но привлекает меня совсем не это, а то, как натягивается на ее бедрах хлопковая ткань.
— Вижу, ты голоден? — вздергивает она бровь.
— Ужасно, — сглатываю слюну, едва удержавшись, чтобы не наброситься на мелкую провокаторшу. Я бы ее… точно съел. Начал бы с миленького розового ушка, перешел бы на тонкую шейку, а потом бы сладенько покусал эти милые губки, а потом… короче, дальше было бы уже совсем не сладенько, но очень горячо…
— Ты проглотил язык?
— Да, от культурного шока. Не думал, что ты умеешь готовить.
— Внешность обманчива. На самом деле я достаточно хорошо готовлю. Мама научила. Она сама часто готовила, а я ей с удовольствием помогала, — глаза ее становятся грустными.
— Да, у меня мама тоже хорошо готовила, правда, редко. Времени не хватало.
— Готовила, — поднимает глаза Есения. — Ты говоришь в прошедшем времени, значит ее уже нет?
— Нет. Мама умерла восемь лет назад.
— А отец.
— А отца я и не знал никогда.
— Печально.
— Не особенно. Он бросил мать и меня с братом, когда мы были совсем маленькими. И раз так, я не хочу знать его. Не понимаю, как можно бросить своих детей. Так поступить может совсем гнилой человек.
— Да, но ситуации в жизни ведь бывают разные?
— Согласен. Но он мог бы вернуться. Мы не меняли место жительства, никуда не пропадали. Значит, ему это было просто не нужно. Поэтому я и говорю тебе, не суди строго отца. Он может и не лучший, но точно тебя любит.
— Возможно, но пока я чувствую на него только злость. Поэтому мне нужно успокоиться, и тогда я смогу с ним общаться. Наверное.
— Как знаешь. Так что? Сегодня поедешь к тетке?
— Ты меня отвезешь?
— Да. Так распорядился твой отец.
— Ты ему звонил?
— Конечно, я ему звонил. Потому что иначе тебя бы уже с собаками искали по всему городу!
— Хорошо, — шумно выдыхает она, — не буду заводиться. Но и забывать, что ты холоп папочки, тоже больше
