А кто знает… Возможно, он просто хотел получить наследство. А возможно, что даже он сам не знал ответа на этот вопрос.
— Можно, но нужен хороший психиатр, и требуется наблюдение врача. Имейте ввиду, что лечить голову не так-то просто. Шансы на победу болезни есть, но детей она уже вряд ли сможет родить, даже если захочет. Да и вообще, мало вероятно то, что у Дарьи восстановится цикл, ибо вторичная аменорея, длинной в три года, не оставляет много надежд…
— Я понял. Спасибо за помощь.
***
— Дура, ты чем думала, когда с собой это вытворяла? Нет, я просто не понимаю!! Тебе в действительности нравится то, как ты сейчас выглядишь? Да у тебя уже кожа прозрачная! Ты будто героином ширяешься! Ох, поверь, я-то знаю, о чем говорю… В последний раз спрошу: ты точно не хочешь пройти восстановление? Ты реально хочешь сдохнуть, едва достигнув совершеннолетия? Скажу честно, на тебя мне плевать. Но мне не плевать на все планы, что я выстраивал годами, — со щеки девушки скатывается слеза. Она все еще молчала. Почему же Алессандро насильно не заставит ее пройти лечение? Да потому, что пока человек сам этого не захочет, ни черта не выйдет. Хотя, давайте не будем никого обманывать и сразу скажем, что если придется, то он заставит ее.
— Я здорова! Мне не нужна ваша помощь! — дрожащим голосом кричала Дарья.
— Господи, да Альфредо сказал, что тебе осталось в лучшем случае пожить до конца года! Опомнись, наконец, и спустись с небес на землю! — глаза Соколовой стали еще больше, а паническая атака уже дышала ей в шею. — Еще раз спрашиваю: ты…
— Я согласна пройти лечение, — Манфьолетти даже выдохнул. Только что, он, возможно, кому-то спас жизнь. — Но только при условии, что если я захочу выйти из процесса, то вы не будете против. — Мужчина кивнул.
— Как только приедем в Италию, ты начнешь занятия с психотерапевтом. У меня есть один человек. А пока… пока что начни есть, хотя бы раз в день, — кинул через плечо он, прежде чем покинуть комнату…
1«Се ля ви» (C'est La Vie, иногда по-русски пишется слитно: «селяви») это французская поговорка, в дословном переводе означающая «такова жизнь». Эту фразу произносят в ситуации, когда ничего нельзя поделать, и остаётся лишь смириться с судьбой и принять жизнь такой, какая она есть.
[2] — Мазарини, пойдем, выйдем.
30 августа.
Весь остаток прошлого дня Дарья и Алессандро практически не разговаривали друг с другом. Более того, Соколова даже успела поймать паническую атаку после новостей о ее скорой смерти из-за пищевого расстройства, и едва не вернулась к селфхарму: голос здравого (здравого ли?) рассудка образумил ее, когда девушка уже держала бритву в руках.
Сегодня Манфьолетти весь день будет занят: звонки, посетители, куча бумажной возни с документами… Завтра они уже будут в Марсале. Дарья хотела бы попрощаться с матерью, но при мысли о том, что придется спрашивать у Алессандро на это разрешение, у девушки подгибались колени от страха. Еще вчера она бы рискнула на разговор с ним, но не после того, что произошло вчера.
Утром она горько пожалела, что согласилась на лечение и пропустила слезу из-за дисморфофобии[1], что нашептывала Соколовой на ухо про имеющийся у нее лишний вес и огромные ляжки. Естественно, ни о каком завтраке речи и не шло, ибо голова и расстройство в один голос кричали категоричное «нет».
— Опять всякую чушь читаешь? — Соколова резко подскочила и приняла сидячее положение. Она никогда не привыкнет к его неожиданному появлению. — Завтра у нас вылет утром, в четыре. Прислуга соберет твои вещи. И соизволь присутствовать хотя бы на ужине. — Дверь захлопнулась.
«Как «прекрасно» этот человек ведет диалоги, просто отдавая приказы собеседнику» — подумала Дарья и, погрузившись в свои мысли, даже не заметила, как уснула. Это совершенно неудивительно, если брать в учет ее бессонницу и обессиленный голодовками организм.
***
— Какого хрена? Вчера я со стенкой разговаривал, да? — снова он в ее (действительно ли ее?) комнате.
— Нет, я…
— Что «ты»? Я же не слепой и не тупой, и вижу, что ты абсолютно ничего не ешь.
— Я… понимаете…
— Давай я тебя тогда сразу убью, если ты и так собираешься сыграть в ящик?
— Послушайте, я…
— Да что? Что «ты»?! Твой конченый мозг реально не может осознать, что тебе осталось жить меньше полугода?
— Я сегодня плохо себя чувствовала, поэтому…
— Черт, да тебе, похоже, бесполезно что-либо говорить, — тихий шепот и хлопок дверью. В этот момент она выглядела жалко. Настолько жалко, что даже Алессандро почему-то резко захотелось побить эту дурочку головой о железобетонную стенку или накормить силой. Сам он ни разу не сталкивался с пищевым расстройством и никогда не понимал в полной мере, что это такое. Однако с точностью знал, что это страшно и отэтого умирают. А сейчас еще и узнал, что это не лечится элементарным «просто начни есть» и это больше, чем «страшно и от этого умирают».
Это чудовищно.
Дарья ведь сама не понимает, что убивает себя. Она не смогла вовремя остановиться и, похоже, что самостоятельно уже не сможет.
«Ничего. Сдохнет одна — найду другую, — подумал Манфьолетти, затем скрылся за дверью своего кабинета. — Главное, чтобы до церемонии дотянула»
***
Через несколько минут Дарью вновь разбудили. Пришла служанка — Марта. Она из Беларуси, поэтому уши Соколовой были рады услышать русский язык без акцента. В ее руках находился поднос с пиалой.
— Господин сказал, что вам нездоровится. Это куриный бульон, госпожа. Поешьте, прошу. — В мыслях Дарья чертыхнулась. Страх перед неизвестным количеством калорий ее вновь поприветствовал, но желание огорчать Марту совершенно отсутствовало.
— Спасибо, я обязательно поем. — Натянутая улыбка, кивок, снова одиночество…
«Блин, из какого мяса этот бульон варили? Из свиньи весом сто килограмм? Явно не из курицы. Тут же жир сверху плавает»
Дверь санузла открывается, все содержимое из тарелки отправляется в унитаз. Соколова возвращается в комнату, и дальше ложится спать.
***
31 августа.
— Скажи честно, ты это вылила в унитаз или выблевалава? — да, не такие слова с утра ожидала услышать девушка.
— Чего? — Дарья потерла глаза: за окном царствовала тьма, еще даже не началась заря.
— Говорю, что с бульоном сделала?
— Съела, — неуверенный ответ слетает с ее губ. К ней прилетает презрительный взгляд. — Почему вы не верите мне?
— Ты отвратительно врешь. И… научись опускать крышку унитаза, после того, как еду в канализацию отправляешь. Не важно, из желудка или посуды. — Соколова зажмурилась
