Он увидел, как она выпила бокал вина и заказала другой.
И прикусила ноготь на большом пальце. Жест казался несвойственным столь организованной женщине, что делало его безумно эротичным.
Рен пытался рассматривать остальных женщин, но то и дело возвращался взглядом к этой. Странно. Обычно женщины сами искали его — он никогда не гонялся за ними. Но прошло немало времени с тех пор, как… и в ней что-то было.
Какого черта…
Он откинулся на спинку стула и опалил ее знаменитым горящим взглядом.
Изабел почувствовала, что он сверлит ее глазами. Этот человек просто источал секс. Третий бокал вина немного разогнал тоску, а его внимание подняло настроение еще выше. Вот мужчина, который кое-что знает о страсти.
Он слегка пошевелился и вскинул темную изогнутую бровь. Она не привыкла к таким откровенным призывам. Потрясающие мужчины обычно хотели от доктора Изабел Фейвор совета. Не секса. Слишком уж она подавляла.
Изабел передвинула вилку на полдюйма вправо. Он не выглядел американцем, а за границей она вряд ли была известна. Следовательно, незнакомец едва ли мог узнать ее. Нет, этому человеку не нужна мудрость доктора Фейвор. Он всего лишь хотел секса.
«Это не мои проблемы, Изабел. Это твои проблемы».
Она вскинула голову, и кончики его губ чуть приподнялись. Ее раненое, онемевшее от вина сердце растопила его легкая улыбка.
«Этот человек не считает меня шизофреничкой, Майкл. Этот человек с первого взгляда распознал мощное сексуальное притяжение».
Удерживая ее взгляд своим, он медленно коснулся уголка рта костяшкой указательного пальца. Что-то теплое расцвело и поднялось в ней, как слоеное печенье, подходящее в духовке. Она зачарованно наблюдала, как палец скользнул к ямочке на верхней губе. Жест был настолько откровенно сексуален, что ей следовало бы оскорбиться. Вместо этого она сделала еще глоток и стала ждать, что будет дальше.
Он поднялся, прихватив с собой бокал, и медленно направился к ней. Две итальянки за соседним столиком замолчали и уставились на него. Одна скрестила ноги. Другая заерзала на стуле. Обе были молоды и красивы. Но этот падший ренессансный ангел слетел к ней.
— Синьора? — Он показал на стул напротив. — Posso farti compagnia?[3]
Она покорно кивнула, хотя мозг настойчиво требовал отшить его. Он скользнул на стул, такой же обольстительный, как черная атласная простыня.
С этого расстояния он был ничуть не менее неотразимым. Вот только глаза были слегка красными, а щетина казалась скорее следствием усталости, чем модных претензий. Но как ни странно, все эти недостатки только усиливали его сексуальность.
К собственному удивлению, она вдруг поняла, что обращается к нему по-французски:
— Je ne parle pas l'italien, monsieur[4].
Вот это да…
Какая-то часть рассудка приказывала ей встать и немедленно уйти. Другая советовала не спешить.
Она наскоро оглядела себя, пытаясь сообразить, что в ней может выдать американку, но в Европе полно блондинок, включая тех, кто подобно ей любит делать себе мелирование. Одета она в черное, как и он: узкие брюки и облегающий свитер без рукавов с высоким воротом. Неудобные туфли сделаны в Италии. Единственная драгоценность — тонкий золотой браслет со словом «Дыши», выгравированным изнутри, чтобы постоянно напоминать о необходимости оставаться сосредоточенной. Она еще ничего не ела, поэтому он не мог видеть пресловутого процесса перекладывания вилки из левой руки в правую, типичного для разрезающих мясо американцев.
«Какая теперь разница? И почему ты это делаешь?»
Потому что ее мир рухнул.
Потому что Майкл не любил ее. Потому что она слишком много выпила. Потому что устала бояться. Потому что хотела почувствовать себя женщиной, а не обанкротившимся учреждением.
— И un peccato[5].
Он лениво пожал своими великолепными плечами.
— Non parlo francesca[6].
— Parlez vous anglais?[7]
Он покачал головой и коснулся груди:
— Mi chiamo Dante[8].
Она повторила жест:
— Je suis… Annette[9].
— Annette. Molta bella[10].
— Данте…
Имя согрело желудок, словно горячий сироп, и ночной воздух превратился в мускус.
Его рука коснулась ее ладони. Изабел уставилась на нее, но не отстранилась. Лишь снова глотнула вина.
Он стал играть с ее пальцами, давая понять, что это нечто большее, чем легкий флирт. Обольщение, причем рассчитанное, но это почти не обеспокоило ее. Сейчас она была слишком деморализована, чтобы задаваться подобными вопросами. Осмотрительность и тонкие приемы не для нее.
«Цени свое тело, — советовалось в краеугольном камне „Нравственная чистота“. — Ты сокровище. Величайшее из созданий Божьих».
Она свято верила в это, но Майкл подорвал веру, а падший ангел по имени Данте обещал мрачное искупление, поэтому она улыбнулась ему и не отняла руки.
Он еще больше откинулся на спинку стула с легкостью, присущей весьма немногим мужчинам, и она позавидовала этому неосознанному высокомерию.
Некоторое время они наблюдали, как американские студенты становятся все более неуправляемыми. Он заказал ей четвертый бокал вина. Она неожиданно для себя сделала ему глазки.
«Видишь, Майкл, я и это умею. И знаешь почему? Потому что я куда более сексуальна, чем тебе кажется».
Она тихо радовалась, что языковой барьер делает беседу невозможной. Вся ее жизнь была наполнена словами: лекции, книги, интервью. ПБС[11] показывала ее видео, когда проводила кампанию по сбору средств. Она говорила, говорила, говорила… И посмотрите только, до чего это ее довело!
Его палец скользнул под ее ладонь и погладил кожу воистину плотской лаской. Савонарола, враг всего чувственного, в пятнадцатом веке был сожжен на этой самой площади. Будет ли гореть и она?
Она уже горела. Голова шла кругом. Все же Изабел была не настолько пьяна, чтобы не заметить: улыбка каким-то таинственным образом не доходит до его глаз. Он проделывал это раньше сотни раз. Речь идет о сексе. Не об искренности.
И тут до нее дошло. Он жиголо!
Она попыталась отнять руку. Впрочем, зачем? Это открытие просто расставило все по своим местам, что она ценила больше всего.
Свободной рукой Изабел поднесла бокал к губам. Она приехала в Италию, чтобы склеить осколки разбитой жизни. Но как можно сделать это, если не стереть предварительно мерзкую запись обвинений Майкла, постоянно прокручивавшуюся в голове? Запись, заставлявшую ее чувствовать себя увядшей и ничтожной.
Она усилием воли подавила поднявшееся отчаяние.
Может, именно Майкл виноват в их сексуальных проблемах? Разве жиголо Данте не сумел всего за несколько минут без слов рассказать ей о похоти больше, чем Майкл за четыре года? Может, профессионалу удастся то, на что дилетант оказался неспособен? По крайней мере профессионалу можно довериться: он знает, как нажимать все нужные кнопки.
