— Хорошо, — ему было все равно. Он автоматически предложил Щеголевой взять его под руку. Она согласилась. Через пару минут они снова сидели за своим столиком. — Так значит, все было обречено заранее.
— Знаешь, — Юлия прикоснулась к чашке с остывшим кофе. — Я думала, что ты никогда не вернешь меня в прошлое. Ничто не должно было связывать тебя с ним. А реально получается, что все, каждый шаг заставляет меня оглядываться. Понимаешь, я должна определиться. Я должна разобраться в том, чего хочу на самом деле.
— Ты запуталась. Ты сейчас говоришь странные вещи, но ты действительно ощущаешь все так, а не иначе. Если бы я почувствовал фальшь, то не сидел бы сейчас за столом.
Рогозин выглядел отрешенным. Он пил кофе, размешивая ложкой салат. Он мял аккуратно порезанные фрукты, перемешивая их со сливками. Несколько движений и аппетитное блюдо напоминало смесь сока, сливок, чего-то, что недавно было дольками апельсина, ананаса, киви. Дмитрий просто должен был занять руки. Он подумал, что это как раз тот случай, когда курильщик наверняка достал бы сигареты. Ритуал, который помогает на какое-то время отвлечься, расслабиться без решения проблемы. Самообман, на который человек идет осознанно, понимая свое бессилие что-либо изменить.
Юлия молча наблюдала за ним. Эмоции, которые он пытался прятать, рвались наружу в виде нервно постукивающих по столу пальцев, покусывания губ. Щеголева понимала, что она огорчила Дмитрия. Он не ожидал такой реакции. Что же ей делать? Она не может притворяться, делать вид, что покорена. Рогозин не из тех, кому нужно кривляние. Она нужна ему полностью и бесповоротно. Она должна раствориться в нем, получая взамен неизмеримо большую долю благодарности, преклонения, любви с большой буквы. А она способна только на первый шаг, на небольшую прелюдию. Это для Рогозина ничто. Он всячески показывает, что все возможно только с большой буквы, без кавычек, недомолвок. Как же ей быть с этим максимализмом?
Недавно она протянула руку Щеголеву. Она почувствовала, что он сорвется в бездну, если она не сделает этого. А Рогозин? Что будет с ним? Нет, он не настолько сентиментален, слаб, чтобы решать сердечную проблему отказом от жизни вообще. Он молод, но в этом и плюс и минус. И сейчас он хочет всего. Если не получит, в его душе образуется пустота, жить с которой придется, возможно, долго. Выстоит ли он? Ведь он, кажется, и без того одинок, глубоко одинок. Он обманывает себя, решив, что она поможет ему снова обрести душевный покой. Это прорвалось однажды, но Юлия все же заметила, не могла не заметить. Ей показалось, что он видит в ней скорее не любимую женщину, а мать, которая всегда рядом, которая верит, любит, жертвует, ласкает. Это проявление высшего, на уровне интуиции. На такое чувство женщина способна только по отношению к своему ребенку. Рогозину нужно это…
Щеголева допила остывший кофе. Это не заняло много времени. Потому что она так и не научилась пить его небольшими глотками, задерживая во рту, оценивая всю вкусовую палитру напитка, возведенного Щеголевым в культ. Она быстро справилась с кофе отчасти потому, что хотела пить. От волнения она всегда начинала испытывать жажду.
— Послушай, — она обратилась Рогозину как могла мягко, дружелюбно. — Я благодарна тебе.
— Не нужно, прошу тебя, — отмахнулся Дмитрий. Теперь он занимался тем, что складывал на блюдце горкой миндальные орешки.
— Я действительно благодарна тебе. Ты встряхнул меня. Ты дал мне понять, что я могу вызывать глубокие, сильные чувства. И не только это… Ты мне понравился. Понравился настолько сильно, что я согласилась на это свидание. Поверь, для такой старомодной женщины, как я, это много, очень много. Только я пока не готова ни к чему. Ты мой ангел-хранитель — вот кто ты для меня сейчас.
— Скорее амур-неудачник.
— Ты помог мне понять, что я жива. Что даже без заботы о детях, которые скоро тоже покинут меня, я остаюсь! Понимаешь?
— Не совсем.
— К тому же, — быстро продолжала Юлия, будто боялась сбиться с мысли, — оказывается, мне вовсе не нужно открывать запретную дверь и потом прятать окровавленный ключ.
— Какой ключ, о чем ты? — Дмитрий ослабил галстук. Он был противен себе в этом дорогом костюме, аккуратной укладкой, маникюром. Он хотел бы оказаться в своем любимом белом свитере, джинсах и забыть о той, что так виновато смотрит на него сине-зелеными глазами. Она не должна так смотреть, потому что ей не в чем себя винить. И не стоит ей говорить загадками. Потому что этим она раздражает его. Неужели не понимает? — Какой еще ключ?
— Да не обращай внимания. Это я провожу неудачные аналогии.
— Зачем? Куда они тебя приведут?
— Не знаю. Я уверена сейчас только в одном: ты принимаешь меня за другую. Я чужая женщина. У тебя тоже все перепуталось… Митя, я другая. Я не твоя мама, ради которой ты совершал свое восхождение на вершину. Я никогда не смогу заменить ее, а тебе нужно это, именно его. Ты ищешь то чувство защищенности, которое она давала тебе изо дня в день. Но ее больше нет, и никто не сможет ее заменить… Никто, — Юлия видела, как с каждым ее словом меняется лицо Рогозина. Маску равнодушной отрешенности оно сменило на едва сдерживаемый гнев. Щеголева пожалела о сказанном, потому что в потемневших глазах Дмитрия застыло откровенное желание уничтожить ее, так безжалостно вторгшуюся и растоптавшую самое дорогое. Но еще через мгновение Рогозин подался к ней вперед и, улыбаясь дрожащими губами, тихо сказал:
— Браво, как тонко подмечено. Но и Фрейд не всегда подсказывает правильный путь. Он не мог всего предвидеть. Самый классный психоаналитик не может до конца разобраться в том, что творится в душе его пациента! А ты решила, что разложила все по полочкам, и все теперь станет на свои места?
— Ты пугаешь меня, — прошептала Щеголева, неосознанно все сильнее вдавливаясь в ставший раскаленной сковородкой стул. — Не кричи, пожалуйста.
— Ты решила, что можешь без конца сыпать соль на открытую рану? При чем здесь возраст? Мне сто лет, слышишь, сто! И девяносто девять из них я прожил без тебя. Откуда у тебя уверенность в том, что ты со всем разобралась?
— Ты не так меня понял. Я хотела помочь…
— К черту! О какой помощи ты говоришь, когда мне нужно услышать только одно слово «да»! Понимаешь, я хочу знать, что ты согласна, что ты приняла меня! А ты играешь в психоанализ. После саке у тебя открылись новые способности? — Рогозин вскочил и, опершись руками о стол, произнес: — Пойдем. Я не могу больше оставаться здесь.
Он провел рукой по лицу, словно желая смахнуть с него остатки чего-то липкого. Потому что он вдруг достал платок и принялся вытирать пальцы. Юлия медленно поднялась и, не сводя взгляда с Дмитрия, застегнула пуговицы на жакете, взяла сумочку в руки. Рогозин подозвал официанта, тот, издалека наблюдая за их столиком, тотчас оказался рядом. Юлия увидела, как несколько крупных купюр перекочевали из рук Рогозина к молодому, улыбающемуся юноше.
