Прежде чем Одра успела ответить, Кристина закричала:
– Мы должны устроить праздник и для тебя, папа!
Став на колени, Кристина читала молитвы.
Одра сидела в кресле-качалке и слушала.
Закончив долгий перечень имен дядей в Австралии и каждого члена клана Краудеров, Кристина забралась в постель.
Одра подошла к ней, подоткнула простыни, расправила стеганое одеяло, затем присела на краешек кровати. Она погладила невинную детскую щечку и улыбнулась.
– Это был чудесный день рождения, Кристи, спасибо тебе.
Кристина улыбнулась в ответ. Затем спросила озабоченно:
– Мы ведь сможем устроить праздник для папы, правда?
– Конечно, сможем. Было бы несправедливо, если бы мы не смогли… в прошлом месяце был твой праздник, сегодня – мой, так что теперь его очередь. – Наклонившись, Одра поцеловала дочь.
Пухленькие ручки обвились вокруг ее шеи. Кристина прижалась к матери, с удовольствием вдыхая знакомый запах ее прохладной свежей кожи и аромат цветочных духов за ее ушами. Она прошептала:
– Я люблю тебя, мам.
– Дорогая, я тоже люблю тебя. И очень сильно. Давай-ка свернись клубочком и спи. Уже поздно. Счастливых снов, моя сладкая.
– Да, мам. Спокойной ночи, мам.
Кристина заснула не сразу. Лежа в постели, она смотрела в окно на небо. Ей сегодня разрешили лечь спать позже обычного по случаю праздника, и снаружи теперь было очень темно.
Чернильно-черное небо было усыпано сверкающими звездами, такими далекими-далекими, а луна была круглой, как серебряная полукрона, и такой же блестящей. Полная луна, как сказал папа перед тем, как ее отправили спать.
Как же она любила своего папу. И свою маму. Больше всего ей нравилось, когда они были втроем: мама, папа и она. Папа пригласил к ним на чаепитие тетю Лоретт и дядю Майка. И она была так рада, что они не смогли прийти. И не потому, что она их не любила. Она любила их. Она любила всех своих тетей и дядей и свою бабушку. И дедушку тоже. Особенно дедушку. Ей нравилось, как от него пахло – кожей и мужской помадой для волос и эвкалиптовыми пастилками, которыми он угощал ее потихоньку, когда никто не видел. Он сажал ее на колени и рассказывал удивительные истории. И ничего, что его большие белые курчавые усы кололись, когда он целовал ее. А еще ей нравилось, что он курил трубку, которая наполняла бабушкину кухню дымом, от которого у нее слезились глаза. Он называл свою трубку «моя прекрасная горлянка» и никому не позволял ее трогать, даже тете Мэгги, в которой души не чаял, как говорил папа.
И все-таки больше всех она любила маму и папу. Больше, чем всех людей на свете, взятых вместе. Они принадлежали ей. А она принадлежала им. Она не хотела бы иметь других маму и папу. Ее родители были особенными. Она знала наверняка, что они особенные.
Девочка поудобнее устроилась в постели, закрыла глаза и стала погружаться в сон. Она все еще слышала их приглушенные голоса, доносившиеся снизу, мягкие, теплые, ласковые. Она всегда чувствовала себя в безопасности, когда слышала их голоса…
– Кристина необыкновенный ребенок, Винсент, – сказала Одра, устраиваясь на диване в гостиной.
– Да, она умная.
– Она больше, чем умная, и даже больше, чем способная… Она исключительно одаренная, Винсент. – Одра задержала взгляд на каминной полке, где посреди поздравительных открыток стояла акварель. – До чая ты сказал, что был так потрясен ее работой, что решил вставить ее в рамку.
– Согласен, она произвела на меня сильное впечатление. – Винсент взглянул на картину «Место памяти», написанную Одрой много лет назад, затем перевел взгляд на заднюю стену, где висел пейзаж Адриана Кентона. – Наша Кристина унаследовала этот талант от тебя и твоего отца, Одра – я имею в виду способности к живописи.
– Да, это так. Но когда она вырастет, она будет несравненно лучшим художником, чем я, и, вероятно, лучшим художником, чем мой отец. Все признаки налицо.
– У тебя больше не должно быть сомнений по поводу того, кто твой настоящий отец, Одра. – Винсент медленно улыбнулся.
– О, у меня нет сомнений, и не думаю, что они когда-нибудь по-настоящему были. Я знала, что моя мать никогда не смогла бы сделать ничего такого, что причинило бы боль моему отцу, пока он был жив. Не в ее натуре было совершать низкие поступки. Думаю, я всегда знала, что связь между ней и дядей Питером началась намного позднее, уже после того, как она овдовела.
Винсент кивнул и потянулся за стаканом с пивом. Он был рад тому, что в этой старой истории была наконец-то поставлена точка.
Какое-то время они молчали, каждый погруженный в свои мысли.
Июньский вечер оказался холодным, и Винсент разжег огонь в камине, пока Одра укладывала Кристину спать. Теперь она сидела, глядя на огонь, и думала о девочке, которая спала наверху: это был действительно незаурядный ребенок, ребенок, которого, это она знала всегда, ждало блестящее будущее.
Внезапно Одра быстро наклонилась вперед, чем немного испугала Винсента, и воскликнула:
– Да, мы должны это сделать!
– Сделать что? – спросил он, глядя на жену с любопытством.
Не отвечая на вопрос прямо, Одра сказала:
– В течение двух последних лет я помогала ей, чем могла, и буду это делать впредь, но я не смогу передать ей все необходимое, потому что я самоучка.
– Верно, – сказал Винсент.
– Она должна поступить в школу живописи, когда ей исполнится шестнадцать. До этого времени ее не примут в лидсский художественный колледж. Потом ей нужно будет поехать в Лондон. Чтобы учиться у Спейда – нет, лучше в Королевском художественном колледже.
– Но как мы будем за все это платить? – спросил Винсент, резко повысив голос. – Мы не в состоянии дать ей такое образование, даже если депрессия закончится и я получу постоянную работу. Это будет стоить тысячи.
– Я знаю, но мы сделаем это, – твердо ответила Одра. – Мы должны, Винсент, мы должны! – В ее голосе звучали такая страсть и возбуждение, каких он уже давно не слышал. – У Кристи должны быть все возможности, – продолжала Одра. – Я не допущу, чтобы у нее был отнят шанс из-за того, что у нас нет денег. У нее есть талант, и его нужно развивать. Она будет блестящим художником, великим художником, Винсент.
– Ну, – медленно проговорил он упавшим голосом, – просто не знаю…
Одра выпрямилась и пронзительно посмотрела на мужа.
– С нашей стороны не должно быть никаких колебаний, абсолютно никаких. Мы должны стремиться к этой цели, несмотря ни на какие жертвы. Кристина должна получить свой шанс. И что касается меня, то я позабочусь, чтобы она его получила!
– Я не знаю, что делать с Одрой, Майк, просто не знаю. Я дошел до точки, – сказал Винсент дрожащим голосом.
