– Мари, – строго спросил он, – и ты можешь с этим смириться?
Она пыталась высвободиться, ей в последнюю очередь хотелось говорить об этом, но Ален усилил хватку.
– Так ты можешь?
– Не в том дело! Все уже произошло. Хочешь ты того или нет, Ален. Историю не переделать…
– Но ты веришь тому, что он сказал?
– Да… Вынуждена!
– Почему?
– В таком состоянии Шарль не может лгать.
В ее голосе зазвучали слезы, и она с трудом сглотнула. Мысль о том, что Шарль умирает, затмевала все остальное, но в этом она не могла признаться брату. Как не могла рассказать о глубоком сильном чувстве к человеку, которого ее брат недолюбливал, а теперь и просто ненавидел.
– Ты по-прежнему будешь защищать его, Мари? Ведь он убийца.
Ален первый произнес это слово. Винсен все объяснения отложил на потом, а Мари ничего не сказала.
– Не теряй самообладания, – пробормотала она. – Подожди, пока все прояснится.
Но Мари была не уверена, что хочет знать больше. Пытаясь взять себя в руки, она вспомнила о бабушке и выпрямилась, вынуждая Алена отпустить ее.
– Подумай о Кларе, – твердо произнесла она.
Отныне это будет их пароль, он будет держать их вместе.
Винсен одиноко стоял у изголовья отца в застекленной реанимационной палате. В это отделение пускали только по одному.
Взгляд молодого человека был устремлен на Шарля: впалые щеки, подбородок, щетина, еще больше ожесточившая черты. Не советуясь с Даниэлем, Винсен принял решение открыть сейф только после смерти отца. Что бы там ни находилось, Винсен пока не считал себя вправе рыться в прошлом умирающего человека.
Винсен ни разу не видел отца больным. Даже недомогающим. И тем более небритым. Для него Шарль был сама элегантность и сила. Не считая Клары, Винсен единственный, кого никогда не отпугивало надменное поведение отца. И он единственный, кто получил несколько приветливых улыбок. Винсен боготворил и побаивался отца, но это не мешало ему любить его. Жаль, что он не сразу понял это.
Чуть наклонившись, Винсен убедился, что простыня колышется в такт дыханию. Это глупо, ведь Шарль подключен к куче аппаратов; если бы сердце остановилось, они тут же забили бы тревогу. Неловко протянув руку, он убрал с осунувшегося лица несколько прядей волос. Больше он ничего не мог, только бессильно ждать. Винсену еще не было тридцати, и он был не готов к таким потерям.
Выпрямившись, за стеклом Винсен увидел Готье: тот делал ему знак выйти. Все еще стоя у кровати, Винсен слегка коснулся руки отца в том месте, где пластырь закреплял иглу капельницы; эта ласка скорее походила на прощание.
– Выйди, – прошептал Готье, – туда бабушку.
После вчерашней ссоры Винсен оценил терпение и доброжелательное спокойствие Готье, его врачебное самообладание. Около двойных дверей реанимационного отделения терпеливо ждала Клара. Увидев их, она твердым шагом направилась к палате.
– Оставайся там, сколько хочешь, – сказал Готье, – я предупредил медсестер. Они поставят стул. Тебе не следует стоять.
Она слегка кивнула и прошла мимо, не обращая внимания на внуков. Ужасная тревога, мучившая ее все эти три дня, вдруг отпустила ее. Материнский инстинкт подсказывал, что надо поторопиться. Скользнув к постели Шарля, Клара сильно сжала его руку.
– Я здесь, мой мальчик, – прошептала она.
Она успела и теперь не оставит его. Он был ее сердцем, ее нутром, ее чувствами, – и скоро она все это утратит. Быстро взглянув на Шарля, Клара закрыла глаза, но она видела восковую кожу и круги под глазами, печать смерти на лице сына.
– Милый, пришло твое время, скоро ты увидишь Юдифь…
Клара открыла глаза: ей вдруг показалось, что ледяная рука Шарля сделала ответное движение. Пальцы ощутимо два раза шевельнулись, и у нее появилась абсурдная, но твердая уверенность, что сын слышит ее.
– Она ждет тебя, Шарль, – уже с силой повторила Клара. – Не бойся!
Еще одно затухающее движение, а потом ничего. Клара почувствовала это за несколько мгновений до того, как засигналили аппараты.
Только в десять часов вечера Готье, наконец, сообщил, что спокоен за состояние Клары: она уснула и до утра вряд ли проснется. В спальню бабушки перенесли кушетку, и услужливая Мадлен вызвалась переночевать там. Дети спали, с ними осталась Хелен, молодых людей ничто больше не задерживало.
Винсен настоял на присутствии всех, в том числе кузенов: они узнают то, что столько лет было для них тайной. То, что потом мог рассказать он с Даниэлем, не будет иметь такой ценности, как личное присутствие.
В одной машине они все отправились в контору, ключи были у Мари. Отперев дверь, она нажала на все выключатели, и свет люстр залил роскошно обставленные помещения. Ален ни разу не был здесь, но его не интересовали все эти апартаменты. После смерти дяди он ни с кем не разговаривал и просто ждал.
Мари впустила всех в кабинет Шарля, а потом по привычке плотно закрыла обитые двери: это было лишним, ведь они были одни в этой огромной конторе.
– Сейф за этой панелью, – показала она. – Но я не знаю код.
– Папа назвал мне его позавчера, – странным голосом ответил Винсен.
Он осмотрелся: во всем чувствовалось присутствие отца. Вот открытая записная книжка, исписанная его рукой, сигареты в серебряном стаканчике, любимая ручка рядом с бюваром, уголовный кодекс, слегка потрепанный от частого пользования. Неподалеку канапе, обитое темно-синим бархатом. И при этом просторно: можно ходить по персидскому ковру и оттачивать защитительные речи, которые целых пятнадцать лет приводили в восторг журналистов судебной хроники.
Наконец Винсен приблизился к панели и, отодвинув ее, увидел тяжелую стальную дверцу. Недрогнувшей рукой он набрал четыре цифры кода и открыл сейф. Две полки были пусты, но на третьей лежала стопка маленьких блокнотов на спирали. Винсен медленно вынул их и разложил на столе, дверцу он закрывать не стал, и все видели, что в сейфе больше ничего нет. На каждой обложке блокнота стояла дата, и Винсен отметил, что они тщательно разложены в хронологическом порядке.
– Думаю, нам потребуется время, – вполголоса сказал он.
Мари и Готье уселись на канапе, Ален жестом показал, что останется стоять. Даниэль и Винсен сели в кресла, Винсен взял в руки первый блокнот. Переступив порог кабинета отца, Винсен вел себя спокойно и уравновешенно, почти властно, и очень напоминал кузенам Шарля.
– Никто не возражает, если я буду первым? Я буду читать и передавать вам.
Он старший сын Шарля, ему и решать; кроме того, никто не хотел спорить. Но Ален все-таки предложил:
– Может, ты почитаешь вслух? Так будет быстрее…
