— Была, — тихо дополняю.
И не факт, что вообще ею останусь.
— Я не сдам выпускные экзамены, потому что… Потому что…
— Ты беременна, — произносит она за меня.
— Так заметно, верно? — горько всхлипываю. — Я не знаю, что делать… Живот так быстро вырос за считанные дни.
— Отец ребенка знает? Он согласен помогать тебе?
Если бы Костя был рядом, если бы не убежал к какой-то своей девушке, может быть, мне не пришлось бы доехать аж до Москвы в поисках помощи…
— Он куда-то пропал. Еще до того, как я узнала о том, что беременна. Вряд ли это связано.
По ее лицу видно, что она не верит мне.
— Он был старше тебя?
— Нет! Вы что! Всего на год меня старше.
Правда, он считался моим сводным братом. Но мне не хватает смелости рассказать ей о том, что нас обеих роднит тяга к запретному.
— А твои родители? — спрашивает Ксения Михайловна.
— У меня только папа. Я не знаю, как ему сказать… Даже сбежала к вам Москву из Питера в поисках ответа.
— Как думаешь, отец тебя ищет?
— Нет. Я учусь в «Академии балета», живу в общежитии. Он даже не знает, что я в Москве…
— Мужчины, — Ксения так смешно закатывает глаза, что я даже прыскаю. — Знаешь, боюсь, тебе придется самой рассказать отцу обо всем. Иначе можно ждать вплоть до родов, а он и не заметит.
Вытираю невесть откуда взявшиеся слезы и киваю, вспомнив, как папа может не замечать даже чайник на самом видном месте. С другой стороны, хорошо, что так. Может, для него и живот будет не так заметен, но рядом с ним Оксана… А от женщин, как подтверждает мой опыт общения с Евой Бертольдовной и Ксенией, такое не скроешь.
Совершенно невоспитанно шмыгаю носом и спрашиваю:
— Я не знаю, как быть дальше... Папа будет в бешенстве, когда узнает.
— Только время покажет. Никто не даст тебе ответа сейчас, какой будет твоя жизнь через год. Ты очень молода и, уверена, не последняя балерина, которая вынуждена взять паузу в карьере. Может быть, ты еще вернешься на сцену, если этого захочешь. Или, может, ты хочешь вернуться прямо сейчас. Ты оставишь ребенка?
Губы снова дрожат, и я делаю глоток чая, чтобы заглушить эту панику. Я не могу, не могу принимать такое серьезное решение в одиночку.
— Не отвечай, — мягко говорит Ксения. — Не спеши. Понимаю, что ты пытаешься сразу взвесить все «за» и «против», потому что наверняка очень многое отдала карьере, но поверь, сейчас дело совсем не в ней. Даже не в том, будет ли в бешенстве твой отец или что скажут другие люди. Будет ли твой парень рядом или сделает вид, что он здесь не причем.
Непонимающе смотрю на нее.
— А в чем тогда дело?
— Только в тебе. Важно только, что хочешь ты.
— Я не знаю, чего хочу…
— Знаю, это сложно. Но постарайся прислушаться к себе. Сейчас, на обратной дороге в Питер, просто отмети все чужие голоса, которые есть в твоей голове. Прислушайся к тому, чего хочешь именно ты. Роды и беременность это не смертельно опасное заболевание, чтобы ставить крест на карьере. Ты легко сможешь вернуться в форму и, может быть, даже на сцену, но только — если сама этого захочешь. Может быть, твои доводы перевешивают чашу весов в пользу того, чтобы не рожать сейчас. Я не скажу тебе ни слова против такого вмешательства. Только тебе решать, как поступать, потому что только тебе жить с этим ребенком весь остаток своей жизни. Видеть в нем другого мужчину. Знать, что этот ребенок стал причиной краха твоей карьеры и всей прежней жизни. Некоторые люди тебя осудят за выбор, который не подходит лично им. Но это не им выходить на сцену, строить карьеру, которая у балерины и так недолговечна. И поверь, лучше быть четной с собой сейчас, чем весь остаток жизни, так или иначе, вымещать злость на собственном ребенке за то, что не смогла быть честной с собой в самом начале. Поверь, в минуты неудач, всегда будет казаться, что могло быть иначе. Человек всегда ищет виноватого в своих неудачах. Представь, каково будет младенцу, который никогда не поймет, почему мама просто не способна его любить.
Сильнее стискиваю чашку с чаем, вспоминая Оксану. На одной чаше весов моя мама, которая отдала за меня жизнь. А на другой Оксана, которая родила, но не смогла полюбить так не вовремя пришедшего в этот мир сына.
Какой матерью я стану?
— А должна ли я сказать о беременности… Ему?...
Ксения сразу понимает, что теперь я спрашиваю не об папе.
— Отец ребенка имеет право знать о беременности. Имеет право высказать свое согласие или несогласие с твоим решением, которое ты озвучишь ему. Дальше все зависит от него. Может, он предпочтет исчезнуть навсегда. Может, вернуться в твою жизнь через несколько лет, когда ребенок подрастет, чтобы наладить с ним отношения. Или, может, он станет надежной опорой тебе уже сейчас. Все это должно быть только его решением. Часто именно родители решают за подростков, что для них будет лучше. И тогда дети женятся, потому что так надо. Рожают, потому что иначе соседи будут осуждать их. Но чужое мнение не должно быть выше или значимее твоего собственного. Но решать надо уже сейчас. Время, которое так дорого для твоего решения, пролетит незаметно. Ты мне веришь? — спрашивает Ксения.
Поднимаю на нее глаза. Вижу перед собой женщину, которая пошла против огромной волны сплетен, осуждения и грязи, которая лилась на нее из каждого телевизора и со страниц газет. Власть, сосредоточенная в руках мужа, позволила ему организовать невероятную травлю против нее одной.
Но она сейчас передо мной.
Сильная, уверенная, живой пример тому, что все, что не убивает нас, делает сильнее.
— Вам верю, — твердо отвечаю. — Вы же смогли… Смогли выстоять. Это ведь вы, правда? То, о чем столько писали в газетах! — я не могу больше молчать и делать вид, что ее не знаю. — Это ведь вы, та самая Ксения!
— Ну не все было именно так, как писали…. — хмыкает она. — Но это я, ты права. Я могу рассказать тебе, как все было на самом деле, если хочешь, но это такая долгая история…
— А я никуда не спешу! Ой… Меня зовут Юля, простите, что не представилась сразу!
— Приятно познакомиться, Юль. Еще булочку?
Первая волна сопротивления поднимается сразу же. Вы что, какая булочка! Я же балерина! Но, как беременная и голодная, больше всего на свете сейчас я хочу съесть эту булку, потому что потом мне предстоит поездка обратно в Питер, а от голода меня очень сильно тошнит.
Ксения не торопит меня с ответом. Она видит, что ее слова не прошли даром. Я прислушиваюсь к себе, находя ту золотую середину, которая позволит сейчас и дальше выбирать правильное решение.
Одна булка не сделает из меня гиппопотама, а питание свое я еще смогу откорректировать так, чтобы есть немного больше, но при этом не набирать лишний вес.
Все великое начинается с малого.
В моем случае — со съеденной без чувства вины еще одной булочки.
Глава 27
— Кость, а глянь эту рубашку. Как тебе?
Я смотрю не на рубашка, а на маму и не узнаю ее. Это новая игра, правила которой я не понимаю. Я никогда не видел ее такой — улыбается, смахивая невидимые пылинки с моих плеч, и даже иногда ерошит мои волосы в примерочной, когда я отметаю все ее приличные свитера, которыми она собирается заменить мой поношенный батник траурного цвета.
— Все-то тебе не нравится, Кость, — ворчит она, но на этот раз даже по тону слышно, что она это не всерьез.
Смотрит на меня в зеркало и улыбается каким-то своим мыслям, но я впервые плавлюсь от этого взгляда и даже соглашаюсь на какой-то колючий и бордовый свитер, лишь бы она улыбалась, глядя на меня вот так, как можно дальше.
Я задерживаюсь в примерочной, а мама идет расплачиваться. Одевшись, выхожу к ней, но в этот момент будто натыкаюсь на невидимую преграду.
Мама стоит на кассе, на губах призрачная улыбка и, по-прежнему витая в облаках, она легко поглаживает свой живот.
От неожиданности я сбиваю с ног безголовый манекен. Грохот привлекает внимание работников магазина, а мама оборачивается и смеется с того, как я ловлю сползающие с плеча манекена сумки непослушными руками.
