хотят поставить здоровенный укол. Еще и Макса задвигает за себя. Это выходит у нее неосознанно, на автомате. Она просто его защищает от меня. И это так…Так…Капец в общем.
— Привет, — голос, как не мой.
— Здравствуй, Барханов, — Еж выставляет вперед свои иголки. В ее интонациях полно протеста, а еще страх, который ей не удается скрыть.
Я пока не могу пригладить эти иголки, нужно время и подходящие слова, а у меня их нет. Кажется, я вообще растерял весь словарный запас. В голове белый шум.
Максим, неуверенно обнимает мать за ногу, а наблюдает за мной. Внимательно, немного хмуря светлые брови. У него глаза голубые, а мимика похожа на Леркину и одновременно на Кирюхину.
Я чуть не называю его про себя Мелким, но отвешиваю мысленный подзатыльник. Это Макс, мой Макс, а не тень Кирилла. Кирилла больше в наших жизнях нет и не надо.
Присаживаюсь рядом с сыном на корточки и кое-как улыбаюсь:
— Ну, что, давай знакомиться?
Он как-то по-взрослому поднимает брови, чуть подается назад и уверенно произносит:
— Нет, — отворачивается, плотнее обнимая мамкину ляжку.
Ну вот и зашибись, Барханов. Сын не хочет тебя знать. Довыпендривался.
— Не принимай на свой счет, — внезапно произносит Вознесенская, — он просто не очень любит новых мужчин в своем окружении.
— Новых мужчин? — поднимаю на нее ревнивый взгляд.
— Вообще мужчин, — нервно дергает плечами, — у нас бабье царство. Он привык, что вокруг него вечно прыгает мамка и бабушка. Мужскому воспитанию неоткуда взяться.
— Со Стефом он общался.
— Стеф особенный, — роняет она.
Зашибись, блин…
— Он читает людей, — добавляет, видя, как перекосило мою морду.
Тем временем Макс снова оборачивается ко мне и хмурится. Это выглядит так забавно, что несмотря на всю трешовость ситуации, я чувствую, как по губам расползается улыбка.
Обалдеть. Сын у меня.
Я рассматриваю его, как маленькое чудо, а он меня — как большой кусок дерьма. Смотрит исподлобья и явно в чем-то подозревает.
— Знаешь, что у меня есть? — склоняюсь чуть ближе к нему. Хочется потрогать, но держусь. Артур говорил не гнать коней, не давить, и я следую его совету, держу руки при себе, — игрушки.
Немного интереса в голубых глазах.
— Хочешь посмотреть?
Вроде подается ко мне, но потом снова идет на попятный и цепляется за мать.
— Нет.
Лера аккуратно отлепляет от себя маленькую пиявку и тоже спускается к нам.
— Максюш, пойдем посмотрим? — ласково улыбается, — там, знаешь как интересно?!
Когда она говорит с ним у нее другой голос и другое выражение глаз. Я невольно подвисаю от того тепла, которое расходится волнами от этой женщины. Она сейчас не Ежик, и не наглая Валерия Вознесенская, способная своими выходками разорвать мозг. Она — мама. Нежная, полная любви и заботы.
У меня щемит за грудиной.
— Сходим, посмотрим, да?
Сын, наконец, отвлекается от созерцания моей распрекрасной физиономии и переводит взгляд на мать
— Много игрушек?
Я не сразу понимаю, что он говорит. Больше похоже на «много иглусек». Немного торможу и повисаю, а у Лерки таких проблем нет. Она понимает его с полуслова.
Ревную. И что странно – не ее.
— Много.
— Их дядя купил?
Вспышка возмущения бьет в висок. Я почти срываюсь, чтобы поправить его, но Вознесенская предупреждающе поднимает палец, останавливая мои слова.
«Не гони» – снова в голове пульсирует наставление Артура. Затыкаюсь, проглатываю свое недовольство. У нас впереди достаточно времени чтобы разобраться, кто кому дядя, а кому отец.
— Идем, — Лера выпрямляется и протягивает ему руку. Макс берет ее за ладонь, но сделав пару шагов в сторону крыльца, вытягивает у нее свою руку.
Лера снова пытается его подхватить, но он отодвигается.
— Я сам, — и шагает вперед.
— Какой упрямый, — кажется, я им восхищаюсь.
— Гены пальцем не раздавишь, — камень в мой огород, но я почему-то улыбаюсь. Как идиот.
Да! Мои гены! Мои, блин!
Еще десяток шагов, и мы слышим грохот. Лязг металла, а потом топот, словно стадо слонов вырвалось на волю.
Твою мать, кабан ты раскормленный, опять сорвал замок на вольере!
— Сэм, — коротко предупреждаю выступаю вперед, чтобы перехватить пса, а Лерка подхватывает сына на руки.
Теленок вываливается из-за угла и несется к нам. Брыли радостно развиваются на ветру, слюни летят в стороны, хвост лупит по бокам. Он рад, что вырвался на свободу. Жалко его разочаровывать, но…
— Стоять, дружище, — перехватываю за ошейник, не позволяя приблизиться к Лере и сыну. — все, погулял. Пора обратно.
Пес вроде протестует, но в открытую не сопротивляется и позволяет утянуть себя обратно.
— Собачка, — смеется Макс нам в спину.
Я оборачиваюсь и ловлю в его взгляде что-то новое. Он смотрит на Сэма с диким восторгом, и даже мне перепадает немного хорошего. Конечно, такого восторга как лохматый кабан, я не удостаиваюсь, а вот вежливой улыбки — вполне.
Я помню. Не гнать. Но…
— Хочешь, я подарю тебе собаку?
— Демид…,
Я жестом ее останавливаю и обращаюсь к Максу:
— Конечно, не такую большую как Сэм. Щенка. Хочешь?
Он улыбается еще шире:
— Хочу.
Одно очко в мою копилку.
— Договорились.
— Демид! — Вознесенская не выдерживает, — мне дома собаки не нужны.
— А он тут будет, да Макс? И ты будешь приезжать и играть с ним?
— Буду, — тут же соглашается пацан.
Лера закатывает глаза:
— Это нечестно.
— Не мешай, — усмехаюсь, — дай побыть в роли деда мороза, который исполняет желания.
— Рано для Нового года, — ворчит она.
— Нормально.
Если у нас начинается новая жизнь, то почему бы в ней не организовать внеплановый Новый Год.
— Идите в дом. Я сейчас запру его и вернусь.
Тащу Сэма обратно к вольеру и улыбаюсь, как конченый кретин.
Еще ничего не исправлено, и впереди работы выше крыши, но я все равно улыбаюсь и нащупывать под ногами какое-то подобие твердого дна. В душе не то, что бабочки, а крылатые носороги мечутся из стороны в сторону, врезаясь то в пупок, то под ребра. Почти больно, но приятно.
Пока запираю Сэма, набираю телефон кинолога, который с ним занимается. Описываю проблему и прошу подобрать нормального щенка. Кажется, у меня появился дополнительный генератор хорошего настроения. И если Макс хочет собаку
