Если бы не опустошенность, которую она чувствовала в себе, то Полина радовалась бы, что жизнь свела ее с Зиной Филипьевой. Она даже не предполагала, что в современном мире еще живут такие тургеневские девушки. Или крестьянские дети Некрасова; непонятно, какое определение Зине подходило больше.
При всей своей простонародности Зина не была ни глупа, ни даже наивна. Она была честна, серьезна и так внутренне чиста, что было непредставимо, как ей удалось сохранить такую чистоту – не только внутреннюю, кстати, Полина была уверена, что Зина девственница, – пройдя войну во фронтовом медсанбате. Правда, эта загадка, как выяснилось, имела самое простое объяснение: Зина была влюблена. Предмет ее любви как раз медсанбатом и командовал. Зина обмолвилась о нем всего несколькими фразами, но и по ним, а главное, по ее виду и тону Полина поняла, что влюбленность эта, скорее всего, осталась безответной. Ну а что такая девушка, как Зина, не нашла своей великой любви какую-нибудь невеликую замену, удивляться не приходилось.
Да что Зина!.. Полина и сама, может, не стала бы больше никого искать, если бы такой человек, как майор Немировский, встретился ей в юном возрасте. Если бы где-нибудь в Люксембургском саду он ей встретился, когда она гуляла по солнечным весенним аллеям и мечтала о чудесном, полном счастливых загадок будущем…
Но майор Немировский встретился ей не под небом Люксембургского сада, а под сводчатым потолком кельи Трифонова монастыря, в которую Зина поселила ее после побега из больницы. А главное, ничего чудесного она от будущего уже не ожидала и никаких загадок для нее в жизни не было.
В тот день, когда Немировский приехал в Киров, Полина с утра думала только о том, что сидеть в этом опостылевшем городе, ожидая погоды у несуществующего моря, не имеет смысла. Если попытка переменить жизнь не удалась, и уже не первая такая попытка, значит, надо что-то решать с самой этой жизнью – с ее завершением. Мысли такого рода приходили к ней и раньше, но если раньше они ее пугали, то на этот раз она отнеслась к ним спокойно.
Все-таки одно дело знать, что смерть существует, а другое – увидеть ее воочию, удары, вспышки смерти вокруг тебя в виде бомб и орудийных снарядов, а особенно почувствовать, что смерть может исходить от твоих собственных рук. Полина вспомнила, как бил ей в плечо приклад автомата и как не замечала она этой отдачи, потому что все внимание было сосредоточено на падающих от ее выстрелов фигурах немецких солдат в развалинах на Кудамм… Вспоминать об этом было неприятно, но думать после этого о смерти – просто. Она и думала.
С этими мыслями возвращалась она в свою комнату после прогулки к роднику у монастырской стены; это было единственное место, где Полина могла себе позволить гулять, не привлекая ненужного внимания.
Зина встретила ее на пороге комнаты.
– А кстати, – сразу же сказала Полина, – помнишь, я тебе рассказывала, что здесь живет один молодой человек…
И осеклась, не успев даже приступить к выполнению своего обещания представить Зине в лучшем виде Николая Чердынцева.
Посередине комнаты сидел у обеденного стола майор в шинели. Он был похож на осунувшуюся темную птицу. Полина не была уверена, что птицы бывают осунувшиеся, но именно это слово пришло ей в голову сразу, как только она увидела его.
– Полина! – Голос у Зины был растерянный, он дрожал от счастья и слез. – Леонид Семенович приехал! Он… Ему сюда назначение, в Киров к нам, в больницу… Это Немировский Леонид Семенович!
Немировский встал, кивнул, здороваясь, и посмотрел на Полину такими глазами, от одного вида которых любая нормальная женщина должна была бы упасть в обморок. Неудивительно, что даже Зина, прошедшая фронт и много чего в свои двадцать лет повидавшая, на грани обморока и находилась – она была в высшей степени нормальной.
Полина же отметила только, что глаза у Немировского темно-зеленые, как лед на зимней реке, да, как самая глубина льда. И что при таких глазах, необыкновенных не только цветом, но и умом, это она тоже отметила сразу, он беспросветно несчастлив.
Так что его глаза если не заставили ее упасть в обморок, то все же ввели в некоторую оторопь. Она умела распознавать именно такое несчастье, неизбывное, потому что носила его в себе.
Зина хлопотала, расставляя на столе нехитрую закуску и бросая на майора робкие влюбленные взгляды. Немировский и Полина сидели молча и думали каждый о своем. При этом Полина чувствовала, что их мысли схожи: они оба думали о неизбывном горе.
И еще одно она почувствовала за те несколько минут, что они сидели молча перед накрываемым столом: что Леонид Немировский так же мало нуждается в сочувствии, как она сама, и по той же причине, что она сама – потому что оба они уже перешли черту, до которой горе еще можно чем-то избыть, пока оно не успело искалечить душу.
Немировский привез спирт – выпили, помянули погибших. Кого, называть не стали. Несмотря на радость от приезда Леонида Семеновича, Зина пригорюнилась: ей было кого вспомнить, конечно, после фронта-то. Поговорили о чем-то незначимом. Потом Зина спохватилась, что надо посмотреть комнату, которую Немировскому отвели в Трифоновом монастыре, может, там и кровати нету, и уборка наверняка требуется. Она взяла у него ключ и ушла.
– Когда ваша семья приедет, Леонид Семенович? – спросила Полина.
Этот вопрос был не совсем из разряда «разговор поддержать», ей действительно хотелось это знать, чтобы правильно понимать, с помощью каких доводов надо будет объяснять влюбленной Зине, что про Немировского ей лучше забыть. Что это так, Полина была уверена, хотелось только с аргументами разобраться.
– Семья не приедет, – ответил он. – Погибла.
– Жена? – спросила Полина.
– И дочь. Родители тоже.
– А где?
– Родители в Литве, в гетто. А жена и дочь в Ленинграде, в блокаду.
Со стороны их разговор мог показаться странным и даже страшным разговором бесчувственных людей, так сухо и буднично они об этом говорили. Но Полина знала, что им позволяет говорить так не бесчувственность, а совсем другое, то, что она давно уже чувствовала в себе и впервые почувствовала в отдельном от нее человеке.
Она взглянула на Немировского, и ей показалось, что она не в глаза ему смотрит, а в зеркало.
– У Зины с матерью две женщины из Ленинграда живут. Многих эвакуировали, – сказала Полина. – Вы уверены, что ваши погибли?
– Уверен, – ответил Немировский. – Соседка выжила. Она Белле глаза закрыла. Белла – это жена, – пояснил он. – А дочку Полиной звали, как вас. – Он помолчал и добавил: – Соседка сказала, что Белла ей до последней минуты сказки читала, дочке. Всю книгу уже не могла в руках удержать, на страницы разняла и читала. Я помню эту книгу, сказки Андерсена, огромная…
