моим членом.
— Объезди меня, — прорычал я на нее, и она запрыгала вверх и вниз, разбрызгивая воду повсюду. — *бись на мне, сладкая, не смей останавливаться. Я, бл*дь, слишком отчаянно нуждаюсь в тебе.
Бебе поднималась и опускалась, доводя мой член до оргазма, который заставлял ее киску дергаться и спазмировать. Я мог сказать, как сильно она нуждалась в этом, как чертовски отчаянно она хотела моей спермы. Она стонала и задыхалась, когда я наполнил ее, наша кожа горела вместе от антисептика.
Я притянул Бебе ближе, ее тело горячо и плотно прижалось к моему, держась за жизнь, пока мы разливали воду по полу ванной. Она схватила меня за волосы, ее пальцы впивались в мою кожу головы, когда она, задыхаясь, трахала себя моим членом. Это был акт отчаяния, попытка приблизиться ко мне как можно ближе. Хотела ли она оказаться в моей голове? Тогда я позволил бы ей увидеть все это, если бы это означало, что она будет в моих объятиях столько, сколько я, бл*дь, захочу.
— О, Бебе, — прохрипел я. — *би меня. Оседлай меня, бл*дь, я хочу чувствовать тебя.
Она это сделала. Бебе скакала на мне, как будто это было все, что имело значение в мире, ее шипение переходило в отчаянные крики и мычание, пока она не рухнула на меня, ее оргазм застал ее врасплох так же, как и меня. Она собиралась остановиться, но я не мог позволить ей сделать это, не здесь и не тогда.
— Продолжай, мать твою, — прорычал я на нее. — Продолжай. Бл*дь.
Бебе издала отчаянный тихий стон, и я решил взять дело в свои руки. Я схватил ее за бедра и жестоко трахал ее пылающую п*зду, вкладывая в это все оставшиеся в моем теле эмоции.
Злость.
Боль.
Любовь, которую я испытывал к невинной женщине в моих объятиях.
Я показал ей все, как только взял ее, и я, бл*дь, не отпускал. Я трахал ее безжалостно, и с этого момента мы оба знали, что она полностью принадлежит мне. Она была моей.
— Не отпускай меня, — шипела Бебе, как и в первый раз, когда мы занимались любовью. — Пожалуйста, Майлз, просто не отпускай меня.
Я посмотрел прямо ей в глаза и вонзил в нее свой член, и она замяукала, закусив губу. Мы оба были в гребаном беспорядке, и я никогда никого не хотел так сильно, как ее. Я был помешан, одержим и поглощен ее красотой, грацией и чертовски зажигательной личностью, которая заставляла ее сиять.
— Ты останешься? — спросил я ее, балансируя на грани оргазма, так чертовски близко к тому, чтобы наполнить ее. — Ты останешься со мной, Бебе? Будешь ли ты трахать меня так, как мне нужно, детка?
— Да, — ответила она, задыхаясь, и мир на секунду замер. — Да, я буду твоей. Только твоей. Вся твоя. Навсегда, Майлз, навсегда…
Мой оргазм был чертовски жестоким, он пробивал стены ванной комнаты своей интенсивностью, наши стоны и крики эхом разносились по комнате и заставляли меня быть благодарным за то, что я владею всем этим гребаным этажом.
— Моя девочка, — прохрипел я, вгоняя себя в нее в последний раз. — Моя. Бл*дь. Девочка!
Бебе
Евнойя (сущ.) — красивое мышление.
Я стучала зубами, хотя мои самые интимные места жгло от антисептика и от его ударов.
Майлз обернул вокруг меня полотенце, и его глаза задержались на моих на долгое мгновение, прежде чем он отодвинулся, ухмыляясь про себя. Его член висел между ног, все еще полутвердый и влажный.
В этот момент Майлз был наиболее уязвим, и он позволил мне увидеть его. Он позволил мне увидеть ту его сторону, которую он боялся показать больше всего.
Майлз слил воду из ванны, а я выбросила белый пластиковый контейнер в мусорное ведро. Он никак не прокомментировал это, и я тоже ничего не сказала. Но я твердо решила, что больше никогда не подпущу его к этому. А если Майлз это сделает, я останусь верна своему слову и войду в ванну вместе с ним.
Мы устроились на диване и через окна его квартиры наблюдали за восходом солнца над городом.
Я уже много раз встречала восход солнца, но в тот день он казался особенно значительным. Это был рассвет нового дня, начало чего-то особенного. И я собиралась сделать так, чтобы этот день стал первым из многих, когда и Майлзу, и мне станет лучше, медленно, но верно продвигаясь по пути к выздоровлению.
Мне — от того, что я была в полном дерьме, а ему — от внутренних демонов, которые преследовали его все эти годы.
Я отчаянно хотела узнать больше. Я хотела узнать каждую мелочь, которая сделала его тем человеком, которого я знала, хотела узнать, что его сформировало. Но Майлз, казалось, не хотел делиться, вплоть до того утра, когда я задохнулась, увидев, как солнце окрасило его квартиру в такие оттенки, что казалось, будто мы сидим внутри прекрасной радуги.
— Это потрясающе, не правда ли, — тихо сказал Майлз. — Все цвета мира в одной гребаной комнате.
— Это невероятно, — признала я.
— Риелтор рассказал мне об этом, — сказал он с ухмылкой. — Сказал, что я плачу за вид. Я жаловался несколько недель, пока, бл*дь, не увидел это. А теперь я бы с радостью заплатил двойную цену, чтобы видеть это каждое утро.
Я устроилась на сгибе его руки, прижимаясь ближе, пока Майлз обнимал меня.
— Вот почему квартира белая, — сказал он, и я подняла на него глаза. — Я хотел, чтобы восход солнца окрасил ее.
Это было небольшое подношение, взгляд на то, как работает его любопытный ум, и я любила его за то, что он позволил мне быть частью этого.
— Спасибо, — прошептала я, и он ухмыльнулся мне. — За то, что рассказал мне.
— Я хочу, чтобы ты знала все, — тихо сказал Майлз мне. — Все, что делает меня… мной.
— Правда? — спросила я с нетерпением, и он рассмеялся, заставив меня покраснеть. — Прости, просто… Ты, кажется, не очень-то стремился разглашать какую-то информацию о себе, а мне так хочется узнать больше…
— Я скажу тебе, — тихо сказал Майлз. — Ты единственная, кому я готов рассказать. Спрашивай, что хочешь знать, сладкая. Но, пожалуйста, не разочаровывайся моими ответами, хорошо?
Я кивнула и удобно устроилась под его рукой. Мы смотрели, как солнце окрашивает комнату в самые яркие цвета, и я влюбилась в его квартиру,
