Ваньки и вижу темную фигуру Хазарова, молча стоящего у двери в палату.
Щурюсь через припухшие щелки век на него, поднимаюсь навстречу и незаметно выдыхаю.
В этот раз я не позволю себя прогнать.
Больше всего боюсь, что Хазаров сейчас начнет в своей привычной манере приказывать, что делать и куда бежать, или просто зайдет в палату, разбудит Ваньку, не обращая внимания на мое присутствие. Хотя, это логично, он навсегда вычеркнул меня из зоны своего внимания еще месяц назад, ночью.
И потому, пока иду к дверям, под его тяжеленным взглядом, собираюсь, чтоб быть готовой к самому неблагоприятному повороту. К тому, что меня просто не станут слушать.
Но Хазаров удивляет.
Кинув взгляд за мою спину и, судя по всему, осознав, что Ванька спит, он молча подается назад, позволяя мне выйти в коридор и закрыть дверь в палату.
Там мы пару мгновений стоим и смотрим друг на друга.
Я отмечаю, что он как-то тоже осунулся. И черты лица, и без того крайне жесткие, сделались совсем уж рубленными, грубыми, словно маска сдерживаемой ярости под невозмутимостью.
Взгляд же остался прежним. Тяжелый, как камень на могиле, давит на грудь с дикой силой, заставляя инстинктивно пытаться закрыться.
Хочется сложить руки на груди в жесте защиты, но сдерживаюсь. В конце концов, я на своем месте, работаю. А вот какого черта он тут делает? В реанимацию не пускают родственников. Это потом, когда переводят в палату интенсивной терапии, уже можно навещать. Но Хазарову, естественно, плевать на все правила, кроме его личных. И задавать глупые вопрсоы о том, каким образом он тут оказался, нет смысла.
Потому опускаю взгляд, первой иду на пост медсестер, и Хазаров, чуть помедлив, шагает за мной.
Его тяжелая поступь бьет по нервам, заставляя вздрагивать, но я сдерживаюсь. Очень надеюсь, что внешне спокойна. Просто очень.
У поста я поворачиваюсь и опять смотрю ему в глаза. Успеваю заметить, как Хазаров кидает мимолетный взгляд на мою шею, там, где за ухом прячется тату, прикусываю губу изнутри. Ему нравилось целовать там. И кусать. И, наверно, то первое мое ощущение прикосновения, когда заснула в его доме, в кресле, не было сном или фантомом. Наверно, он тогда меня тоже там трогал…
Осознание того, что началось это у него куда раньше, чем я думала, давит испугом и нервяком. Я нарочно же не думала о нем. Не вспоминала детали, просто вычеркнув все случившееся из памяти. Так специально выключают воспоминания люди, пережившие жуткий стресс, насилие, гибель родных…
И вот теперь все опять в голове крутится. И мешает, черт! Так мешает!
И потому я все-таки складываю руки на груди. Закрываюсь.
— У Вани перелом правой руки, закрытая черепно-мозговая. Его уже осмотрели, сейчас он спит.
— Кто осматривал? — голос его тихий, все такой же безэмоциональный. Робот проклятый. — Ты?
— Нет, дежурный реаниматолог.
— Когда его можно будет перевозить?
— Куда?
Этот вопрос вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать. Потому что страх накатывает. Куда он хочет Ваньку увозить? Не отдам!
— В нормальную больницу.
— Это — нормальная больница! — невольно повышаю голос, дико злясь на этого каменного гада, — Василий Иванович — ведущий реаниматолог! Его диагнозы всегда подтвержаются! Вместо того, чтоб заниматься ерундой, подумали бы лучше, каким образом ребенок оказался на территории недостроенного здания? Где были ваши многочисленные охранники? Где были вы?
Голос мой звенит, внутри все дрожит, и кулаки сами собой сжимаются.
Неосознанно делаю шаг, становясь совсем близко к Хазарову, задираю подбородок, смотрю в его темные глаза с яростью. И едва сдерживаюсь, чтоб не броситься на него, не ударить изо всех сил по жесткой даже на вид щеке!
Ваньку он забрать решил! Хозяин какой!
Хазаров не двигается с места, смотрит на меня пристально, а затем неожиданно проводит большим пальцем по подбородку, чуть задевая нижнюю губу. В шоке замираю, не веря в то, что сейчас происходит. Он меня… Трогает? Реально? После всего?
— Похудела, — хрипло говорит Хазаров, медленно скользя по моему лицу взглядом.
Я к этому времени прихожу в себя и жестко бью его по пальцам, отшатываюсь к стойке дежурного:
— Прекрати!
Не знаю, как выгляжу со стороны, но внутри все замирает от ужаса сделанного. Ударила его. Надо же! Он же меня сейчас… Прямо тут пристрелит…
Но Хазаров молчит, пристально рассматривая меня, а затем поворачивается и так же, ни слова не сказав на прощание, идет в сторону выхода.
Мне остается только выдыхать и смотреть в его каменную спину.
Это что сейчас было такое? Это… Что???
Через пятнадцать минут после ухода Хазарова, отделение реанимации наполняется посторонними людьми. Здоровенными мужчинами, среди которых я узнаю того самого огромного мужика, что ехал когда-то со мной и Хазаровым в машине, на переднем пассажирском.
Мы с Татьяной Максимовной ошалело наблюдаем за происходящим, но выдворять пришельцев не представляется возможным. У них специальное разрешение на осуществление охранной деятельности, подписанное новым прокурором города, санитарные меры они соблюдают, ведут себя тихо, стараются не отсвечивать, кучкуются у палаты Ваньки, и, подозреваю, по всей больнице распределились. Да еще и в парке напротив окна палаты тоже сидят. Последних я даже видела, когда выходила на нерве подышать воздухом.
Правда, Василию Ивановичу, вернувшемуся как раз после планерки с начальством, на все спецдопуски глубоко плевать, и он в категоричной манере приказывает незванным гостям убираться.
И, только-только я начинаю наполняться злобной радостью, что сейчас всех людей Хазарова выкинут отсюда, словно щенят, как в начале коридора появляется Ар, кивает издалека мне, улыбается ласково Василию Ивановичу и утягивает его на приватный разговор в кабинет.
Я стою, удивленно таращась на закрытую дверь, ожидая всего, чего угодно, но только не того, что через пять минут она распахнется, и появившийся на пороге кабинета Василий Иванович спокойно пожмет Ару руку, проговаривая:
— Договорились. Но только предупреди, что если будут мешать, то меры приму самые жесткие. Да и вообще… Зря вы. Тут у нас уже есть охрана…
— Лишней не будет, Василь Иванович, — бубнит Ар, почтительно склоняясь с высоты своего роста в коренастому реаниматологу, — парнишки просто посмотрят… А то, сами понимаете, единственный сын… И такое…
— Следить надо за детьми, — наставительно говорит Василий Иванович.
Ар ему что-то отвечает в том же духе, а затем, попрощавшись, и проводив его обратно в кабинет, идет в мою сторону.
Я смотрю в
