А Подольские едва поспевали за своей дочерью.
— Лерочка, дочка, тебе нельзя волноваться! — напоминала Татьяна Ивановна, семеня сзади. Но Калерия молча вошла в дом, подождала, пока родители войдут за ней следом, и попросила отца ненадолго оставить их с матерью одних. Петр Дмитриевич вышел на кухню.
— Лерочка, что врачи говорят насчет твоей беременности? — начала Татьяна Ивановна, но дочь остановила.
— Насчет моей беременности поговорим потом, мама. Сейчас я хочу поговорить о другом.
Татьяна Ивановна похолодела.
— О чем же, Лерочка?
— Скажи мне честно, мама. Тогда, в Курске, моя дочь не умерла? Она жива?
Калерия не сводила глаз с матери. Татьяна Ивановна вновь оказалась под прицелом ее глаз, как тогда, много лет назад, в родильном доме, в Курске.
— А откуда ты…
— Значит, это правда!
Калерия опустилась на диван, глядя сквозь мать чужими глазами. Татьяна Ивановна стала хватать ртом воздух, руки ее словно пытались уцепиться за что-то.
— Мы не знаем, Лерочка. Никто не знает теперь… Может быть, и умерла. Она была такая слабенькая… Документов не сохранилось, я искала, ты не думай, я потом искала! И отец искал! Лера! Не смотри на меня так!
Дочь молчала, а Татьяна Ивановна горела на медленном огне. Все ее слова разбивались о ледяную стену молчания.
— Ну пойми меня, я хотела как лучше! Какая ты была мать? А позор-то какой был бы… Ты вспомни, время-то какое было. Это я потом поняла, что можно было иначе поступить, а тогда я думала, что все правильно, что так и надо… Лера, ну прости меня, я же не ради себя, я для вас с папой старалась! Чтобы у тебя семья нормальная, образование… Чтобы отца не стыдили на работе, что у него дочь в девчонках родила… Что-то я не то говорю, дочка… Ну, Лерочка, ну не казни меня, я сама себя казню! Скажи что-нибудь!
— Как ты могла, мама? Как ты могла?! Ты… ты…
— Лера! — закричала Татьяна Ивановна, видя, что дочь бледнеет на глазах. — Петя! Петя, скорее!
Петр Дмитриевич влетел в комнату и подбежал к дочери. Она обмякла в его руках, уткнулась в китель.
— Ну, ну, детка, успокойся. Прошлого не вернешь. Мать сама вся извелась, знает, что виновата. Может, ее уж и в живых-то нет, дочки твоей. Зато вот ребеночек будет, о нем думать надо.
— Она жива, папа.
— Ну, жива, жива. Ладно. Может, у хороших людей живет. А ты лучше…
— Она жива папа, и ты с ней только что познакомился.
Генерал замер, а Татьяна Ивановна прикрыла рот рукой.
— Что ты сказала, дочка?
Калерия освободилась из объятий отца, поднялась.
— А то. Вы только что познакомились с моей дочерью и вашей внучкой Ириной. Как она вам?
— Лера, что ты говоришь? — насупился генерал. — Мать-то пожалей. Извелась вся.
— Пожалеть? — быстро развернулась Калерия. — Я пожалеть должна? А меня кто пожалел? Мою крошку кто пожалел восемнадцать лет назад? А если бы я случайно… Если бы жизнь сама меня с ней не свела, я бы так и не узнала никогда!
— Но почему ты уверена, что это именно она? — допытывался генерал.
— Она похожа, Петя! — вставила Татьяна Ивановна. — На меня молодую похожа, ты не обратил внимания?
— Да молчи ты, Таня!
— Папа, это моя дочь! — горячо воскликнула Калерия, не желая слушать возражений. Она была как натянутая струна. — Но что я скажу ей в свое оправдание? Захочет ли она теперь видеть меня? Зная, что все эти годы у нее могли быть мать, любящая семья, дом… Простит ли она?!
…Когда они пришли, близнецы только заканчивали обедать и сидели за столом с перепачканными мордашками.
— Ну, солдаты, налетай на подарки! — скомандовал генерал и установил на полу большую коробку. В коробке находилось то, что удалось найти в местном военторге, — большой синий грузовик, красная пожарная машина, танк и пароход. Там же, поверх боевой техники, громоздилось несколько резиновых мячиков и мишек. Близнецы кинулись к игрушкам.
Калерия протянула хозяйке сумку:
— Вот здесь кое-что к чаю.
Ирина радостно засуетилась, не замечая некоторого напряжения среди своих гостей. У нее гости! Все как она хотела!
— Я так счастлива, что вы пришли! — щебетала она, подливая чай своим гостям. — Я, когда в детском доме жила, всегда мечтала, что вот я вырасту и у меня будет свой дом и круглый стол со скатертью. И гости будут приходить. И вот — сбылось!
— У тебя красивая скатерть, — похвалила Татьяна Петровна. — А кто ее вышивал?
— Я вышивала, — охотно пояснила Ирина. — Сама. У меня всегда было такое представление, что в хорошем доме кругом должны быть вышивки.
— Откуда же такой вывод? — поинтересовался генерал. — Вот моя супруга, например, всю квартиру обвязала. Салфетки, салфеточки…
Девушка помолчала, решая в уме, можно ли быть достаточно откровенной с этими людьми. Но ведь они родители Калерии Петровны!
— В моих вещах, в Доме ребенка, сохранились вышивки. Нянечка рассказывала мне, что все мое было вышито — и пеленки, и чепчики — все. Нянечка называла меня королевной. Вот я и решила, что обязательно научусь вышивать и тоже все вышью своим детям. Раз моя мама вышивала, то и я тоже буду.
— Ира, покажи нам платочки. Те, что я у тебя видела, — попросила Калерия.
Татьяна Петровна в волнении теребила край скатерти.
Ирина принесла платочки.
Только теперь до нее докатилось то напряжение, что царило за столом.
Генерал ничего особенного в старых вышивках не увидел, но все же с тревогой следил за дочерью и женой, которые склонились над этими платочками.
— Мне сказали, что их вышивала моя мать.
Татьяна Ивановна прерывисто вздохнула и остановила свой взгляд на Ирине.
— Это я вышивала, — тихо возразила Калерия.
Ирина непонимающе смотрела на нее.
— Это я вышивала в Семеновке, под Курском, когда ждала своего ребенка.
— Но почему же тогда… — начала Ирина, но осеклась. Уставилась на Калерию в немом оцепенении.
Та, в свою очередь, не спускала глаз с нее. Генерал переводил взгляд с одной женщины на другую.
— Ты в Курске родилась? — спросил он.
Ирина механически кивнула. Было видно, что она не в состоянии произнести хоть слово.
Она отошла от стола и постояла над детьми. Все остальные с тревогой наблюдали за ней.
Татьяна Ивановна плакала, не вытирая слез.
Ирина молча вышла из комнаты и скрылась на кухне.
— Ну что же вы теперь молчите? — прошептала Калерия в отчаянии. — Сделайте же что-нибудь!
— Лера, девочке нужно время, — начал отец.
— Она не простит, не простит, — твердила Татьяна Ивановна.
Калерия подошла к закрытой двери кухни.
