Ванька стоял, изумленный и впервые совсем-совсем не насмешливый, и смотрел Жене в глаза. Потом он вдруг улыбнулся и сказал, просто и без затей:
– Я думаю, мы должны пожениться.
– О Господи! – переполошились все.
Какая тут поднялась суета! Чтобы успокоиться, пришлось слопать все рулетики из баклажанов, а также и все запасы сыра из холодильника Анны. Потом была раскупорена бутылка шампанского, но ее никто не стал пить – Женьке нельзя, Нонне тоже, а пить без них было бы неудобно. Баба Ниндзя с ворчанием закупорила шампанское обратно, чтобы потом хоть мясо на нем потушить. Ведь выдохнется же!
В карты, конечно же, играть никто не стал. Разговаривали до самого вечера, говорили обо всем, о будущем, о том, как будет нелегко, но при этом замечательно. У них будет ребенок – у них всех, без исключения. Ванька обижался тому, что он-то будет в армии, когда ребенок родится. А сестра стыдила его тем, что, если бы он не вылетал из институтов, все бы могло быть по-другому.
– А пойдемте на реку, загадаем новые желания, – предложила Женька и с удивлением отметила, как Анна, Нонна и Олеся переглянулись и на лицах их отразилась паника. – А что? Что не так?
– Ты понимаешь, мы тут пришли к выводу, что наши желания – наши настоящие желания – исполнились, но только совсем не так, как мы их себе представляли. Так что… мы, пожалуй, пас.
– В каком это смысле? – удивилась Женька, но, когда ей рассказали о том разговоре, что состоялся несколькими часами раньше, Женя вдруг задумчиво кивнула.
– Что? И твое тоже? – заволновались все. – А ты-то что загадала? Залететь от Ваньки?
– Нет, что вы! – перекрестилась Женя. – Это получилось само собой. Я загадала… Я ведь тогда подумала, что больше всего мечтаю никогда не оставаться в одиночестве. Ну, знаете, теперь я ведь точно не останусь одна. В ближайшие восемнадцать лет, это точно! Только вот я, пожалуй, все-таки очень рада, что мое желание исполнилось. Ох, девочки, я очень даже хочу ребенка. Ведь мне скоро стукнет тридцать, ну так, значит, это судьба!
– Это судьба! – согласились все, и тут их отвлек неожиданный звук. Девочки обернулись, и их изумленным взорам предстала бледная, в ночной рубашке и с растрепанными волосами, Полина Дмитриевна, которая стояла в проходе кухни и махала рукой на что-то в коридоре, хотя должна была давно уже спать и видеть сны.
– Что случилось? – спросила Анна взволнованно. – Тебе плохо? Что там такое?
– Там!.. Там!.. – Полина Дмитриевна явно утратила дар речи.
Анна вскочила, подошла к свекрови и тут же утратила дар речи сама. В глубине темного коридора, в проеме вечно незапертой входной двери стоял… Матгемейн Макконели собственной персоной, уж совсем непонятно откуда взявшийся тут в эту почти уже закончившуюся пятницу.
– Матюша! – не сказала, а скорее выдохнула Анна.
– Призрак! – прошептала свекровь. – Может, он не живой? Откуда он, его не может тут быть!
– You didn’t answer my messages! I don’t understand! I could not let you go![4] – забормотал Матгемейн, и у Анны, хотя она не поняла ни слова из того, что он сказал, на глаза навернулись слезы. Она аккуратно нырнула под указующий перст своей свекрови и бросилась к Матгемейну. Она прижала его к себе, вдохнула знакомый запах и посмотрела в любимое лицо – ведь она уже попрощалась с ним, не надеялась больше увидеть.
Анна закрыла глаза: настолько невыносимо большим и ярким было заполняющее ее счастье!
Как так получилось, что Матгемейн прилетел в Москву именно в ту памятную пятницу, – кто ж его разберет? Полторы недели он пытался достучаться до Анны, он писал ей, искал ее в социальных сетях, звонил на мобильный телефон и посылал в космос сигналы. Что случилось? Разве он не получил ее прощальное письмо? Разве не права она была, говоря, что между ними слишком много препятствий, слишком много прошлого и настоящего их разделяет. Ни единой мысли такого плана не зародилось в рыжей ирландской голове. Ее письмо – такое длинное, такое продуманное до последнего слова, взвешенное и разумное – он отбросил его, не успев даже дочитать. Матгемейн знал главное – он любит эту женщину, а остальное неважно. Все эти слова ерунда, пустое беспокойство. Ничего не значащие страхи, которые он сможет развеять за одну минуту. Если только ему дадут ответить.
– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил он строго, что получилось у него очень сомнительно, так как спрашивать пришлось через Нонну, а строгий взгляд уж изображать самому.
– Я их не получала. Я выкинула телефон, потому что знала – один твой звонок, и я сломаюсь! – пыталась объясниться Анна.
Нонна в полнейшем онемении смотрела на нее.
– Я не смогу это перевести. Ты уж как-то говори покороче, ладно? Я все-таки учитель в школе, не в Оксфорде!
– Что она говорит? – нервничал Матгемейн.
– Сейчас! – махнула ему Нонна. – Эйн момент!
– Это, кажется, немецкий, – подала голос Женя.
Матгемейн в изнеможении переводил взгляд с одной странной русской женщины на другую. Как он догадался, все они делали что угодно, только не переводили. Он через столько прошел, пришлось объясняться с Арин, которая, конечно же, была совсем не в восторге от его затеи. Матгемейн выкинул кучу денег на билет до Москвы, но это были мелочи. Он провел в воздухе больше двадцати часов, так как прямых рейсов до Москвы не было, пришлось лететь с двумя пересадками, через Японию. Ужас, абсурд и идиотизм, но это был единственный вариант попасть в Москву немедленно, а Матгемейн уже не мог ждать. Когда он окончательно убедился в том, что Anne не собирается ему отвечать, он сначала чуть не умер от мысли, что она его не любит. Потом он вспомнил, что в письме она писала, что любит его так, как никогда не думала, что способна любить. Значит, можно жить дальше. И Матгемейн побежал в аэропорт, как был – небритый, не спавший две ночи. Он просмотрел все глаза, читая материалы о России и пытаясь понять, что заставило Anne так резко поменять свое мнение об их любви.
– Может быть, я сделал что-то не так? – спросил он, с опаской вслушиваясь в незнакомые звуки, издаваемые Нонной. У него не было никакой уверенности, что эта женщина переводит все правильно.
– Нет! Нет! Ты совсем ни в чем не…
– Покороче! – напомнила Нонна.
– Ты ни при чем, – сократила свою речь Анна.
– Но в чем тогда дело? – заволновался Матгемейн. – В чем проблема?
– Я не могу уехать из России. У меня дети, семья. У меня тут все! – Анна нервно кусала губы и смотрела на Матюшу.
Нонна с трудом, но переводила. Матгемейн, после того как все-таки понял, из-за чего ему пришлось перенести полторы ужасных недели, вдруг заулыбался и сказал то, о чем Анна могла только мечтать. Он сказал:
