— Проходите, садитесь, — сказал он, сделав жест рукой и указывая ей на одно из двух кресел напротив. Поверхность стола была совершенно пуста: на нем стоял только телефон. — Меня уверяли, что вы быстро все схватываете — поэтому я ограничусь только самым существенным. Ваше жалованье уже определено, так?
— Да, синьор.
— Оно вас устраивает?
— Да, синьор.
— Да садитесь же, я вам сказал, — снова пригласил он.
— Да, синьор. — Мария села на краешек кресла, обитого темным дамаском. Она молчала, робея скорее перед могуществом и славой этого человека, чем перед ним самим. Она не могла еще сказать, добр он или зол, прост и доступен или спесив, но одно уже видела — прямоту и искренность.
— Здесь живем я и моя сестра, — начал Чезаре. — И еще двое слуг, которых вы уже, видимо, знаете. Возможно, это не те люди, которых вы ожидали здесь найти, — сказал он, как будто читая ее мысли. — Но я выбираю людей не за то, чем они кажутся, а за то, чем они являются. Эти двое — хорошие люди, готовые работать и преданные мне.
— Да, синьор.
— У моей сестры больное сердце, — с легкой печалью сказал он. — И в последнее время приступы участились. К тому же они стали более тяжелыми. Мы никогда прежде не держали экономку, потому что моя сестра сама вела дом. Дом для нее — это все. Но теперь это ей уже не под силу. Я хочу познакомить вас с ней. Сейчас же. Она даст вам все необходимые указания. Надеюсь, что вам будет хорошо в этом доме.
Больдрани встал, и Мария, которая все это время слушала, согласно кивая головой, сделала то же самое. Мгновение они стояли друг против друга, и девушка видела его во весь рост, прямого, сильного, решительного. На нем был серый костюм безупречного покроя, ослепительно белая рубашка и строгий синий галстук. Жилет пересекала золотая цепочка от часов. Чезаре вынул их из кармана, чтобы уточнить время. Это были серебряные часы с эмалевым циферблатом и римскими цифрами. На крышке Мария заметила женскую фигурку со струящимися волосами и повязкой на глазах. Неожиданно раздалась мелодичная музыка, и Мария улыбнулась, не скрыв удивления.
— Вам нравится? — спросил он, в первый раз чуть смягчив выражение лица.
— Да… конечно… — пролепетала она.
— Ну что ж, пойдемте, — пригласил он ее почти весело, показав в улыбке сверкающие зубы. Поначалу он показался ей уже немолодым — в свои сорок лет он чуть ли не в отцы ей годился, — но улыбка, осветившая его лицо, и прояснившийся взгляд ярко-голубых глаз сразу омолодили его. Конечно, он был красивый мужчина, а небольшой шрам на правой щеке делал его еще привлекательней. Добавляло элегантности и легкое серебро, которое сверкало у него на висках.
Больдрани повел ее по длинному коридору до полуприкрытой двери.
— Что бы ни сказала моя сестра в отношении вас, — предупредил он, — не обижайтесь.
Мария кивнула.
— Я сделаю, как вы скажете.
Он осторожно постучал, подождал несколько мгновений и вошел, сопровождаемый Марией, в комнату, освещенную лампами, чтобы разогнать полумрак туманного зимнего утра. Стены комнаты были оклеены выцветшими обоями. На большой кровати с блестевшими медью спинками, прислонившись к горе подушек, сидела женщина с болезненно хрупкой фигурой и очень бледным лицом, на котором выделялись темные круги под глазами.
— Кто эта девушка? — спросила Джузеппина, не дожидаясь слов брата и сразу встревожившись.
— Ее зовут Мария, — ответил, улыбаясь, Чезаре. — Ее прислала синьора Элизабет.
— А зачем она ее прислала? — Годы одинокой жизни с братом и тяжелая болезнь сделали характер Джузеппины более капризным и агрессивным.
— Она пришла, чтобы немного помочь тебе, — ответил Чезаре, не проявив особой дипломатической ловкости, — естественно, если ты согласна.
— Если бы я могла, я бы тут же встала, — простонала она жалобным тоном.
Чезаре сел рядом с постелью и взял руку сестры в свои.
— Ты должна быть довольна, что мадам Лемонье вспомнила о нас, — мягко укорил он ее.
Джузеппина вперилась в Марию своими большими глазами, в которых читалось смирение перед болезнью.
— Не слишком ли молода? — заметила она.
— Но это не большой недостаток, — ласково возразил Чезаре.
— И к тому же, подойдет ли она нам? — Годы лишили ее доверчивости, и теперь она говорила с эгоизмом людей, привыкших к осмотрительному выбору.
— Элизабет ее хорошо знает, — ответил Чезаре, — так что мы можем довериться ей, тебе не кажется?
— Кажется, кажется, — ответила больная, отрицая тоном то, что говорила словами.
— Тебе нужна помощница, Джузеппина, — попытался убедить он ее. — Наш дом вести нелегко.
— Но мне что, тех не хватает? — отрезала она, намекая на Чеккину и Амброджино.
— Еще одна помощница не повредит. — Ни с одним другим человеком на свете Чезаре Больдрани не стал бы терять столько времени.
— А расходы? — возразила Джузеппина, которая даже в богатстве не отвыкла прикидывать цену всему.
— Мы можем себе это позволить.
— Ты говоришь, она подойдет?
— Это зависит от тебя.
— Тогда возьмем ее, — решила Джузеппина.
Мария, которая стояла тут же, неподвижная, как камень, но с натянутыми нервами, вздохнула с облегчением.
— Мы увидимся вечером, — попрощался Чезаре. Затем, обратившись к Марии, сказал: — Моей сестре, наверное, многое надо сказать вам. Я вас оставляю. — И ушел.
— Иди сюда, — велела Джузеппина, когда они остались одни. — Иди и сядь рядом со мной.
— Да, синьора, — сказала Мария с вынужденной мягкостью.
— Зови меня Джузеппина, — поправила та, но без укора в голосе. — Так ты не ошибешься. Потому что я не синьора, а синьорина, я незамужем. Да, да, старая дева, немного резкая и взбалмошная. — Она говорила спокойно и с явной симпатией, словно вся эта комедия, только что здесь устроенная, разыгрывалась для брата. — Но только ты должна говорить мне «вы». К сестре Чезаре Больдрани экономка не может обращаться на «ты».
— Как хотите, Джузеппина, — согласилась Мария, заняв место в изголовье постели.
— Нужно, чтобы мы получше узнали друг друга, мы двое. — Голос женщины по временам срывался, дыхание было тяжелым.
— Отдохните, — посоветовала Мария, помогая ей лучше устроиться на подушках.
— Мне нельзя долго разговаривать, но, к сожалению, разговор — это единственное развлечение, которое у меня осталось, не считая молитв.
— Мы можем продолжить позднее. — Мария никогда еще не оказывалась лицом к лицу с тяжелой болезнью. Ей довелось только лечить свинку у сына и мужа.
— Дай мне капли, вон те на столике, — попросила Джузеппина, подняв худую руку с тонкими пальцами. — Десять капель и немного воды.
