говорить не получается.
Словно рыбка, выброшенная на берег, я беззвучно открываю рот в тщетных попытках глотнуть немного воздуха, а он тем временем придвигается ближе. Заглядывает мне в глаза своими, воспаленными и мутными, и, царапая колючей щетиной щеку, наклоняется к моему уху.
– Не рыпайся, стерва, – произносит зло и вкрадчиво. – Ты же знаешь, у меня в ментовке связи. Каждый первый знакомый, каждый второй товарищ. Да они твоей заявой просто задницу подотрут…
Резко дергаю ногой и с колена бью его в пах. Шумно матерясь, Игорь складывается пополам, и, отпустив мою шею, хватается руками за ушибленное место.
Бежать. Надо бежать без оглядки.
Делаю шаг вправо, устремляясь к выходу, и в этот самый момент лицо обжигает пощечина. Звенящая. Беспощадная. Лишающая надежды.
Не удержав равновесия, вновь отлетаю к подоконнику. Во рту вдруг делается очень мокро и солоно, а на языке появляется противный металлический привкус.
Гад. Ублюдок. Тварь!
– Ну че ты дергаешься?! – он опять хватает мое горло, припечатывая спиной к оконному стеклу. – Свалить отсюда надумала? Да хрен я тебя отпущу. Ну! Кому сказал, не рыпайся! Со своим пацаном, поди, развлекаешься вовсю, а со мной типа невинная овечка?
Кислорода не хватает. Катастрофически. Хрипя, я пытаюсь разжать его безжалостные пальцы, но ничего не выходит. Руки слабеют, силы утекают, в глазах начинает темнеть…
Создается ощущение, что я медленно, но неумолимо приближаюсь к грани. Перемещаюсь в параллельную реальность, теряю связь с миром. Страх внезапно исчезает, уступая место покою и приятию…
Пускай так. Пускай это конец. Когда знаешь, что в твоей жизни было что-то по-настоящему хорошее, уходить не так обидно. Ведь ради этого стоило родиться. И ради этого стоило жить. А все остальное – лишь никчемная лирика…
И тут внезапно, подобно рассветному всполоху, перед глазами вспыхивает лицо Глеба. Такое родное и такое любимое.
Крошечное колечко в левом ухе, смеющийся взгляд, в котором читается вызов всему привычному и обыденному, пухлые губы, изогнувшиеся в дерзкой ухмылке… Он не такой, как все. Уникальный. Особенный.
Дерзкий мальчишка, отогревший меня, замерзшую и очерствевшую, своей любовью. Подаривший счастье. Заставивший поверить в себя.
Могу ли я смириться с тем, что больше никогда его не увижу? Нет. Ни за что.
Изо рта Игоря по-прежнему льются помои. А его ладонь по-хозяйски сминает мой зад. Он угрожает, унижает, морально выжигает, но я больше не слушаю его. Отвожу руки за спину и судорожно принимаюсь шарить пальцами по подоконнику. Я знаю, что ищу, и очень надеюсь, что получится дотянуться.
Ведь это мой шанс. Последний шанс на спасение.
В миг, когда мир уже почти полностью затягивается непроницаемой черной пеленой, пальцы наконец нащупывают прохладный корпус утюга. Я обхватываю его ручку и, замахнувшись из последних сил, наношу удар.
Легкие расширяются на долгожданном вдохе.
А через секунду слуха касается глухой звук рухнувшего на пол тела.
Глава 65
Глеб
Весь вечер я драю квартиру. Дотягиваюсь тряпкой даже до самых дальних уголков, которые, должно быть, уже потеряли надежду когда-либо быть отмытыми. Обычно я никогда особо не усердствую с уборкой, предпочитая проходиться по верхам, но сегодня – особенный день. Стелла все-таки решилась ко мне переехать, а значит, дома не должно быть ни пылинки.
Разговор с матерью на эту тему выдался нелегким. Не то чтобы она была против, просто не сразу поняла, какая нужда нам, восемнадцатилетним студентам, жить вместе. Поначалу даже подумала, что Стелла беременна. Дескать, в ее молодости это было единственной причиной для столь скоропалительного сожительства.
Ну я, естественно, ее тут же успокоил и все разъяснил. Описал непростую жизненную ситуацию, в которую попала Стелла, и мать даже вроде как прониклась. Нет, восторга от моей идеи с переездом, само собой, не испытала, но и артачиться не стала.
Советовала обратиться в полицию и урегулировать вопрос формальными методами, но, когда я признался, что люблю Стеллу, смолкла. А потом сказала, что попросит у тети Гали раскладушку, чтобы я мог на ней спать. И, уходя, многозначительно добавила, что раньше времени внуки ей не нужны. В ответ на это заявление я усиленно закивал головой и даже суеверно постучал об дерево. Ибо раннее отцовство меня тоже ни капельки не прельщает.
Короче говоря, договоренности с матерью были успешно достигнуты, и теперь осталось только перевезти вещи моей девушки в нашу квартиру. Мы со Стеллой решили, что сегодня я подойду к ее дому часам к восьми и помогу с сумками. Сначала она, как всегда, отнекивалась, заверяя, что со всем справится сама, но я настоял, и в итоге она согласилась.
Со Стеллой вечно так – мнит себя всесильной супер-женщиной, поэтому мне то и дело приходится обламывать ее гонор. Я делаю это с умом и довольно мягко, поэтому в большинстве случаев она уступает без боя.
Но иногда на нее накатывает какая-то иррациональная принципиальность, и она упирается, что называется, рогом. В таких случаях любые споры бесполезны. Стелла просто перестает меня слышать. Пока сама не поймет, что была не права, фиг ей что докажешь. Так что, находясь в отношениях с этой бестией, я волей-неволей прокачиваю не только навыки ведения переговоров, но и терпение. Я не лгу: моя выдержка прямо на глазах крепчает.
Поэтому, когда в половине седьмого раздается звонок в дверь, я совершенно не удивляюсь. Значит, в этот раз Стелла решила поступить по-своему: притащить пожитки на собственном горбу, чтобы в очередной раз доказать, какая она независимая.
Ох, жопой чую, что такими темпами поседею я очень рано. Ведь жизнь с Кац, скорее всего, будет напоминать сидение на пороховой бочке. Она только с виду ангел, а на деле – та еще дьяволица. Кровь пьет и душу наизнанку выворачивает. И это все с невинной улыбочкой на губах. Но уж лучше неспокойно и с ней, чем спокойно и без нее. Без нее мне вообще ничего не нужно: ни деньги, ни будущее, ни даже жизнь.
Отворяю дверь и только собираюсь выдать что-то вроде: «Ну что, довольна собой? Галочку в графе «самостоятельность» поставила?», однако при виде Стеллы слова комом застревают в горле, и всякое желание острить напрочь улетучивается.
Она стоит передо мной и дрожит всем телом. Огромные голубые глаза распахнуты на пол-лица, а в них застыл панический ужас, покрытый тонкой пеленой влаги. Стелла не плачет, но, очевидно, близка к этому.
– Что случилось? – спрашиваю хрипло и еле слышно, потому что дурное предчувствие мертвой хваткой сдавливает мне горло.
Спрашиваю, а сам боюсь услышать ответ. Ведь еще никогда я не видел
