жене, в ее положении, категорически противопоказаны излишние волнения, потрясения и переживания, — и так смотрит на моего мужа, говоря, — вы же понимаете, о чем я…
Я громко выпускаю воздух сквозь сжатые губы и испуганно кошусь на Сережу.
— В ее положении? Каком еще положении? — смотрит на меня. — Карамелька?
Я прикусываю губу.
Доктор, явно поняв, что на грани того, чтобы сболтнуть лишнего, поднимает руки:
— Думаю, ваша жена вам сама все и расскажет, — улыбается, — а я, если позволите, ретируюсь, — и бочком, бочком к двери. — Единственное, предупреждаю еще раз: в вашем нынешнем состоянии, девушка, — смотрит на меня, — нужно быть осторожной. Крепкий сон, правильное питание и умеренные приступы активности. Без фанатизма, — подмигивает и ныряет за дверь, оставляя нас с Сережей молча переглядываться в тишине квартиры.
Я натягиваю на лицо улыбку.
Нагорный складывает руки на груди.
Он все еще без футболки. В одних штанах — низко сидящих на бедрах. Я вижу полоску волос, уходящую от пупка вниз. Под резинку спортивок. Нервно сглатываю слюну. Его мышцы бугрятся под кожей. Желваки на лице ходят ходуном. Русые кудри в беспорядке разметались по голове. Взгляд мечет молнии. Оказывается, мой муж чертовски горяч, когда злится! Он же злится? Судя по выражению лица, да. На меня?
Следующий его вопрос повисает в воздухе напряженной тишиной:
— О каком положении сказал доктор, Стеф?
Эм…
Вот он — момент истины.
Я приподнимаюсь на постели. Ерзаю. Пытаюсь устроиться удобней. В итоге спускаю ноги с кровати и сажусь, сложив ладошки на коленях, как примерная первоклашка. Поднимаю щенячий взгляд на мужа и, набрав побольше воздуха в легкие, выдаю:
— Я беременна.
Вздох:
— Немножко.
Писк:
— Я хотела тебе сказать.
Выдох:
— Честно…
Пауза. Лицо Сережи застывает удивленной маской. Его брови ползут на лоб. Губы, наоборот, все плотнее сжимаются в упрямую линию. В гостиной виснет тишина. Такая осязаемая, что я чувствую ее физически.
Я делаю вдох. Еще один. Снова начинаю нервничать, а голова начинает кружиться. Пульс учащается. Сережа молчит. Смотрит на меня и молчит. Меня это пугает. Он что, не рад? Совсем? Даже немножко? Не будет радостных объятий и скупых мужских слез?
А мне казалось…
А я-то думала…
Нет, я, конечно, понимаю, что момент получился не ахти какой. Но…
Я поднимаюсь на дрожащие ноги и делаю к нему шаг.
Сережа сканирует меня своим взглядом от щиколоток до самой макушки.
Я неловко переступаю с ноги на ногу и делаю еще крохотный шажок…
Нагорный отмирает. Резко и внушительно рычит:
— Лучше беги…
— Ч-что? — ошарашенно таращу я глаза.
— Я выпорю тебя, Ростовцева! — обещает.
— Я Нагорная!
— Да по хрену!
Сережа бросается в мою сторону. Я взвизгиваю. Отскакиваю, в последний момент улизнув из его рук. Вылетаю из спальни быстрее пули из дула пистолета. Сверкая голыми пятками, лечу в гостиную. Отбегаю к дивану. Хватаю подушку, выставляя ее вперед на вытянутых руках. Воплю возмущенно:
— И не смей со мной так разговаривать!
— Надеру жопу, чтобы о таких вещах говорила сразу!
— Я сразу и сказала! — тушуюсь. — Ну… почти…
— Почти! Да я чуть кони не двинул, когда ты отъехала у меня на руках.
— Ой, ли, — строю я гримасу, показывая язык.
— А ну иди сюда, коза! — делает Сережа рывок.
Я отпрыгиваю. Хохочу и воплю возмущенно:
— Я предупреждала, что надо поговорить!
— Хреново предупреждала. Надо было настойчивей.
— Я не могу настойчивей. У меня гормоны!
— А у меня теперь психологическая, мать ее, травма! Сексом до конца жизни не смогу заниматься. Ты сделал своего мужа импотентом! Поздравляю!
— Я же не виновата, что ты сразу полез обжиматься?!
— Кар-р-рамелька, неси сюда свою беременную задницу!
— Еще скажи, что ты не рад!
В ушах “бум-бум”, “бум-бум”.
— Рад! — кричит муж. — Я, пздц, как рад. Ты даже близко себе не представляешь! Но это не меняет того, что я тебя, мать твою, выпорю так, что сесть на свою красную жопу еще неделю не сможешь!
— Я не пойму, мы ругаемся или миримся?
— Р-р-ругаемся. Мириться мы будем потом!
— Сережа-а-а-а!
Я успеваю только уловить его улыбку, когда одним ловким рывком он огибает диван. Делаю всего один возмущенный вздох, когда его сильные руки ловят меня за подол ночнушки. Тормозят и дергают прямо в раскрытые объятия. Он перехватывает мои запястья, блокируя любое движение. Прижимает их к груди. Сжимая, что есть сил. Его губы целуют и кусают. Зло, обиженно и возмущенно. Лихорадочно и без остановки. Осыпая поцелуями шею, щеки, плечи. Его руки прижимают. А сердце с сумасшедшей скоростью летит в груди.
Я хохочу, извиваясь в его руках.
Его шепот жаром опаляет мое ухо:
— Господи, Стеф! Я, пздц, как тебя люблю!
— Правда?
— Ну, конечно!
— Тогда чего кричишь на меня? — дую губы.
— Ты и близко не представляешь, как напугала, девочка моя!
Я обмякаю в его руках, перестав брыкаться. К горлу подкатывает ком. Шепчу:
— Я хотела сделать сюрприз…
— О, поверь мне, он удался.
Мы замираем. Как стояли — в обнимку посреди гостиной. Я борюсь с новым потоком слез, рвущимся наружу. Лихорадочно хватаю ртом воздух. Сережа стоит, будто просто не в силах разжать своих объятий. Дышит тяжело. Губами к моему виску прижался. Шепчет:
— Поверить не могу, мы реально скоро станем родителями?
— Представляешь? — всхлипываю.
— Пока смутно, — смеется тихо.
— Ты рад? — крутанувшись в его руках, обнимаю за шею. Заглядываю в глаза. Там столько! Дыхание перехватывает. Губы начинают дрожать. Никаких слов не надо. Никакие слова и не опишут все то, что говорят глаза мужчины, в которых застыли непролитые слезы радости. Взгляд чуткий, внимательный, полный тихого обожания и необъятных размеров любви. Ко мне. К нашему будущему малышу. К нам.
В сердце до боли щемит. Я встаю на носочки и тянусь губами к его губам. Касаюсь очень-очень нежно. Невесомо. Будто не целую, а краду его вздох. Обхватываю ладонями щетинистые щеки и улыбаюсь, чувствуя, как по щекам все быстрее и быстрее расходятся мокрые дорожки от слез.
Сережа подается вперед и касается своим носом моего. Щекочет. Вздыхает и тихо, на надрыве спрашивает:
— Сколько?
— Семь недель.
— Обалдеть! — выпускает со свистом воздух. — Обалдеть, Стеф! У нас будет сын!
— Или дочь…3f2879
— Или дочь, — кивает. — Пусть будет дочь. А можно двойню сразу!
— Ты с ума сошел?! — охаю я. — Ни за что!
— Ну, знаешь, — фыркает мой любимый негодяй, — там уж как получится. Будет двое — родим двоих. Поднимем, воспитаем, залюбим и в жопки сладкие зацелуем.
— Мне сказали, что там один… — неуверенно заявляю я.
— Ошиблись, — напротив, очень уверенно заявляет мой муж.
— Да с чего ты взял?
— Я ж батя, я
