В «Крэзи Хорс» то же самое. Заведение забито до отказа, тем не менее нас радостно приветствуют и сажают за лучший столик. Уинстон находит это в порядке вещей. Он тут явно завсегдатай и чувствует себя в этой среде как рыба в воде. Теперь мне понятно, почему у него тогда, в самолете, были красные глаза. Он, вероятно, и в самом деле пропьянствовал всю ночь. Как сегодня. С той разницей, что теперь ему компанию составляю я.
«Крэзи Хорс» оказывается лучше, чем я ожидала. Было бы мне двадцать лет, я умерла бы от ревности от такого скопления обнаженного женского тела. Голые груди, голые ноги, голые руки, голые бедра. Вся сцена в голых женщинах. Полуголые девицы продают сигареты, даже у гардеробщицы декольте до пупа! А я? Я сижу в глухом, закрытом платье.
Но сегодня-то я умнее, чем раньше. Девушки для меня – не конкуренция. Мне их жаль. Честное слово! Я внимательно разглядываю их, особенно лица над красивыми телами – ограниченные, несмотря на тонны косметики и приклеенные ресницы (а иногда и просто грубые и глупые).
Достигнув сорока лет, они перестанут танцевать и уйдут со сцены – какие у них шансы на будущее? Никаких! Я мысленно представляю их без ярких костюмов, без опахал, перьев и вуалей, без поддельных бриллиантов, переливающихся сеток и усыпанных стразами маечек. Что останется? Бедные дети, я вас понимаю. Демонстрируйте ваши груди, трясите бедрами, задирайте повыше ноги. Продавайте себя как можно дороже. У вас не так много времени. А я желаю вам успеха.
Уинстон почти не смотрит на сцену. Он сидит рядом со мной, молча пьет и прижимает свою ногу к моей. Вдруг обнимает меня и стискивает.
– Дорогая, – голос звучит хрипловато и резко, – я этого не выдержу. Ты так действуешь на меня, со мной такого еще не случалось. Ты как солнце. Ты сияешь, и я ощущаю твое тело. Мы будем спать вместе. Скажи «да», иначе я сойду с ума.
– Завтра, – отвечаю я.
– Нет! Сегодня!
– Сегодня не получится.
– Почему?
– Я это тебе уже объяснила.
Уинстон убирает руку с моего плеча, отодвигает ногу, садится, словно аршин проглотил, и непрерывно смотрит на сцену.
– Красивые женщины, – говорит он мне в наказание, – одна красивей другой. Их можно купить. И даже не слишком дорого. – Бросает на меня исподтишка взгляд, но я не реагирую. – Третью справа зовут Дениза, – продолжает он, – она тебе нравится?
– Смазливенькая.
– Великолепная грудь.
– Моя лучше.
Уинстон смотрит на мое закрытое платье.
– Может быть, – откликается он, – но ее не видно.
– Ты хочешь ее увидеть?
– В любой момент. Поехали в отель.
– Я не хочу в отель. – С этими словами я встаю. – Подожди меня, я сейчас вернусь.
– Куда ты идешь?
– В туалет, – говорю я со смехом. – Когда вернусь, ты можешь сравнить меня со своей Денизой.
– Что? – Уинстон широко раскрывает свои глаза с золотистыми искорками. Но я поворачиваюсь и отправляюсь в туалет. Там я делаю то, что собиралась сделать весь вечер: начинаю расстегивать перед большим зеркалом свое платье.
Как я уже говорила, это китайская модель из плотного черного блестящего шелка. Вырез спереди скрепляется пятью бантиками. Два могу открыть, не показывая лифчика, но двух слишком мало! Если я хочу проучить Уинстона, мне надо расстегнуть их все, без всякого стеснения, от шеи до пояса. Правда, помехой становится вышеобозначенный предмет. Что делать?
К счастью, я обладаю здоровым чувством юмора. И смелостью! Я стаскиваю через голову платье. Потом снимаю лифчик (красивая модель, черная, кружевная, с плетеными бретельками), снова надеваю платье и оставляю бантики незастегнутыми. Выбрось за борт рухлядь! Вуаля! Результат ошеломительный! Лучше не придумаешь. Образовался глубокий, узкий вырез, достаточно широкий, чтобы воспламенить фантазию, но нисколько не вульгарный. Поворачиваюсь во все стороны перед зеркалом и оцениваю свой вид. Отлично! Теперь перебросить вперед пару рыжих локонов, так чтобы они непринужденно и игриво спадали на грудь. Готово!
Но что делать с бюстгальтером? У меня с собой нет сумки. Все, что мне нужно для вечера, спрятано во внутреннем кармашке на поясе, а он малюсенький. Выкинуть лифчик? Нет! Он слишком красивый. Я аккуратно складываю его в маленький треугольничек и зажимаю в правой руке. Отдам на хранение Уинстону. Точно! Правда, не в моих привычках навязывать почти незнакомым мужчинам белье, но, если я правильно раскусила Уинстона, это его позабавит. Мужчина любит все из ряда вон выходящее. Ему нужны сильные эмоции. Чудесно! Я именно то, что ему надо.
С высоко поднятой головой я возвращаюсь к нашему столику. Моя кожа нежно белеет в разрезе на черном блестящем шелке, все взгляды прикованы ко мне. Уинстон делает большие глаза и нервно теребит свой длинный белый шарф, когда я опускаюсь на свое место.
– Вот, – говорю я и сую ему в руку маленький черный предмет, – ты можешь сохранить это для меня?
– Что это? – недоверчиво спрашивает он и делает попытку поднести его к свету и рассмотреть.
– Не надо! – быстро останавливаю я его руку и начинаю хихикать. – Пожалуйста, спрячь, я тебе потом объясню.
Уинстон слушается и засовывает предмет в карман пиджака. Потом встает.
– Мы уходим. – Его тон не терпит возражений.
– А Дениза? – провокационно спрашиваю я.
– Она меня не интересует. Ты это прекрасно знаешь.
Разумеется, я это знаю, но хочу услышать из его уст. Ох, уж этот избалованный рот, эти чувственные губы. У меня не зря были сорок три любовника (не считая парижских), рот мне о многом говорит. Мужчина необузданный.
Один из тех, кто в первую очередь думает о себе. Тот, кто получает все, что хочет, а когда получит, теряет всякий интерес. Мужчина, который потерял счет своим женщинам. Которому быстро все наскучивает. Который сразу забывает и никогда больше не звонит. Бесчувственный.
Таким охота важнее, чем добыча. Этих типов я знаю. «Почему, – как-то сказал мне один из них, – я должен стараться в постели? Если женщина идет со мной, значит, я уже выиграл».
Со мной эти штучки не пройдут! Я поклялась себе в этом и сдержала свое слово. Уинстон привык командовать, но я не покорюсь ему. Только когда он действительно захочет меня, именно меня, а не приключение номер девятьсот двенадцать, коим я для него, вероятно, являюсь, только тогда я пересплю с ним. Завтра он уже созреет, могу спорить.
Мы стоим на пустынной авеню Георга V, времени три часа утра. Уинстон прижимает меня к себе, осыпает лихорадочными поцелуями, кусает мой язык, щеку, ухо, запускает обе руки в вырез платья, я чувствую его пальцы на своей голой спине. Теперь он обнажает мою грудь, кусает соски, у него вырывается дикий стон – он вдруг отталкивает меня от себя.
