У меня ничего от него не осталось, кроме переписки. Вообще ничего. Ни единой мелочи. Почему я раньше не подумала, что именно это является признаком несерьезности отношений? Человек, для которого ты что-то значишь, должен хотеть оставить в твоей жизни след, пусть даже и в виде какой-никакой побрякушки. А у меня… да если вырезка из газеты с его упоминанием будет, и то успех.
Боже, я в Сиэтле, и где-то здесь Клинт, с которым есть вероятность пересечься. Представляю, как он будет счастлив видеть, чем закончился мой роман. А впрочем, как я совсем недавно выяснила, если людям до тебя становится дело только после твоей неудачи, то на этих людей не надо обращать внимания. Клинту больше нет дела до моих успехов — только до поражений. Значит, и мне тоже до него дела больше быть не должно. Внимания заслуживают только доброжелатели.
Я запрокидываю голову к знакомому дождливому небу и смеюсь в голос, обхватывая ее руками.
Ну и где же вы, мои доброжелатели? У меня теперь вообще никого не осталось.
* * *
Мамина квартира в том же растрепанном состоянии, что я ее оставила четыре с половиной месяца назад. Только теперь очень пыльная. Я тяжело бросаю чемодан прямо на пол и иду к шкафу. Сюда я перевезла вещи из квартирки, которую раньше арендовала. Надо хоть понять, что у меня теперь есть, а что придется покупать. Благодаря деньгам, заработанным в «Айслексе», у меня на счете есть небольшая сумма, но экономить в последние месяцы я не пыталась, и теперь об этом приходится пожалеть.
А вот поставленной цели я добилась. Боль утраты ожидаемо притупилась, и больше на кровати не мерещится мамин фантом, а чашка с отколовшейся ручкой не напоминает о том, как Ванесса Хадсон ее по слабости выронила. И запах затяжной болезни немного выветрился. Она не хотела доживать свои дни в больнице. Мама была свободолюбивой.
Я беру в руки ее фотографию и грустно улыбаюсь. Как ни странно, после ее смерти я начала лучше понимать, как и чем она жила и почему выбрала своей судьбой одиночество. Люди привыкли заботиться только о себе, предавать, использовать и при этом взваливать ответственность за свои поступки на других. Клинт, Эннис, Сибил, Коннор… Рядом с такими людьми не место тем, кто поступает по совести. Но я так и не поняла, к какой категории относится Райан Эперхарт.
Пальцы с силой сжимаются вокруг рамки. Райан Эперхарт. Отставив бесценное мамино изображение, я разворачиваюсь к столу и сметаю с него все вещи без разбора, а потом захожусь в рыданиях. Оказывается, я тоже чуточку Сибил. Я знала, что так будет, но все-таки что я сделала с собой и своей жизнью?! Как теперь собраться обратно?
Райан Эперхарт. С пинка отлетает в стену чемодан. Мои вещи из шкафа разлетаются по комнате, сметенные вешалки врезаются в большое напольное зеркало — и поверхность трескается. Опомнившись, я подхожу к нему и касаюсь осколков пальцами. Там, где вместо одной Валери Хадсон теперь восемь. Разбитое зеркало — плохой знак в любой культуре.
От внезапного телефонного звонка, да еще в такой момент, я вздрагиваю всем телом. Втайне ожидаю увидеть на дисплее имя Райана. Но номер незнакомый. Посещает совершенно бредовая мысль, что это может быть Сержио, которому Эперхарт оставил-таки мой телефончик, но это ни в какие ворота. Нельзя быть таким жестоким!
Принимаю вызов.
— Валери Хадсон? Валери с распространенной фамилией? Это детектив Пабло Веласко. Смею настаивать на нашей с вами встрече.
— Боюсь, это невозможно, прокурор Веласко. Я нахожусь в Сиэтле.
— С сегодняшнего утра, мне все известно, мисс Хадсон. И так уж вышло, что я ехал за вами от самого Ванкувера. Когда и где мы можем встретиться?
Понятия не имею, зачем я соглашаюсь на эту встречу, но я на нее соглашаюсь. Прийти — не значит сотрудничать. А этот тип не отстанет, и, если честно, мне просто интересно, что ему могло от меня понадобиться.
«Или хотите пересказывать о том, что здесь случилось, Веласко и суду присяжных?»
Скорее всего, речь действительно пойдет о моей непозволительной близости с Эперхартом. Весь «Айслекс» знает, глупо думать, что никто не проболтался. Карт-бланш сам приплыл Веласко в руки. А у меня прекрасная возможность отомстить Райану. Лучшая из возможных. Только вопрос — за что? За растоптанные чувства?
Я с болью улыбаюсь своим восьми зеркальным отражениям. Мстить человеку за то, что не сумел тебя полюбить? Что может быть более жалким?
* * *
Веласко ничуть не менее мерзкий, нежели мне запомнилось. И место я выбрала отличное: очень американское кафе со столиками-диванчиками, в меру ободранными. Нам с прокурором как раз. Гнусным-то сообщничкам.
— Вы знали, что фамилия Хадсон не входит даже в сотню самых распространенных в Америке? — весьма нетривиально начинает он разговор, стоит мне усесться.
— Никогда не интересовалась этим вопросом. И тем не менее вы меня легко вычислили, что доказывает мою правоту. Поздравляю.
— Нет, это я вас поздравляю. С увольнением из «Айслекса». Устали? — сочувственно тянет он.
Я знаю, на что он намекает, и заливаюсь злой краской. Но тем не менее бросаю выразительный взгляд на часы. Вздыхаю.
— Я только пришла, а вы уже успели мне наскучить. Вам вообще есть что мне сказать?
— Быстро выпускаете когти? Это хорошо, мисс Хадсон. Ну, давайте ближе к делу. Вы же ныне так заняты.
Приходится скрипнуть зубами и смолчать.
— Мисс Перетти подает на Эперхарта в суд за сексуальные домогательства на рабочем месте. Но ее история, — он выразительно кривится и трясет ладонью, показывая, насколько белыми она шита нитками. — Зато с вами совсем другое дело. Он сорвал вам свадьбу, да и люди отзываются о вас не как о…
— Давайте начистоту, Веласко. Именно благодаря Сибил Перетти я приобрела репутацию главной потаскушки острова…
— О нет. Мисс Перетти уверяет, что ничего подобного не делала. — Вот и вскрылась правда. У Сибил нет смысла мне лгать. — Но это неважно, как только придете в суд, как только заявите о разрыве с женихом, ваша репутация… поправится. Может, не до прежнего снежно-белого состояния, но жить точно можно. Кстати, жених готов подтвердить вашу версию.
— Вы разговаривали с Клинтом?!
Голова начинает опасно плыть. Мне откровенно нехорошо от всего происходящего. Сибил топит Эперхарта, Клинт, очевидно, все же слил Веласко бумаги «Айслекса». Я бы посочувствовала Райану, не будь он козлом, которому и океан по колено.
— Разговаривал, а как же? Вы знали, что Эперхарт грозил помешать открытию его собственной фирмы, если произойдет слив документов…
— Вы готовы сделать заказ? — останавливается рядом с нами совсем юная девушка-официантка с черными-черными волосами, синими прядями в них и розовой жвачкой, из которой она механически надувает пузыри. Этот цветовой бум окончательно доканывает, взрывая голову болью.
— Стакан минеральной воды. Из холодильника.
Не выпью, так хоть ко лбу приложу.
— Мне ничего, — отрицательно качает головой Веласко.
Девушка смотрит на нас как на неблагонадежных и уходит, даже ничего не записав. Ну да, такой «обширный» заказ, пожалуй, не забудешь. Вполне может начальству еще нажаловаться, чтобы выгнали. Тогда я скажу ей спасибо и щедро оставлю на чай. Лишь бы этот разговор побыстрее кончился.
— Мисс Хадсон? — спрашивает Веласко.
— Я не буду в этом участвовать. Зачем мне это? У вас достаточно прекрасных свидетелей. Сибил, Клинт…
— Как бы это вам объяснить… — начинает он. — Суд присяжных — совершенно особенная система. Они, как и любые другие люди, поддаются эмоциям. Ни мисс Перетти, ни мистер Дексворт не вызывают сочувствия. А вот вы…
— Ношу с гордостью образ классической жертвы. Да, мне говорили. Но с Клинтом-то что не так? Обманутый жених. Мной, между прочим. Так-себе-жертвой.
— Мстительный парень, имевший на стороне роман на том же самом острове, только без давления со стороны руководства компании. До этого же обязательно докопаются, мисс Хадсон.
