тоже нет.
Душ принимала обессиленно, надеясь упасть на кровать и заснуть тут же. Чтобы никаких мыслей, чтобы голос Вадима в голове не звучал и в сердце не отзывался. Столько чувств у меня внутри и, кажется, что ни одного здорового, чистого, крепкого.
Спала я плохо, а поднялась разбитой и усталой. Долго на яркий букет от Макса смотрела. У нас встреча в понедельник, а я совсем не готова. В руки себя взять нужно, но внутри вулкан проснулся: во мне столько месяцев тлела буря, обида и злость зрели. Я готова разорвать его… Блин, кажется, мне снова нужно к Даниилу Марковичу или…
Я нахмурилась, заметив под моими окнами алый внедорожник «Lamborghini». Вадим?! Он ночевал, что ли, в машине?!
Я спустилась в снежный январь в чем была: светлые мягкие шорты и толстовка в тон с коротким рукавом, правда, вовремя вместо тапочек с кроликами прыгнула в меховые угги. Патриаршие пустые, даже машин в девять утра субботы не было. Почти. Наверное, поэтому внедорожник стоял, презрев все правила парковки: по-свински, но ровно на мои окна.
– Зачем ты мучаешь меня, Вадим? – спросила, как только в машину села.
Он удивился, большой стакан с кофе осторожно убрал и на меня поглядел устало.
– Я люблю тебя, Катя.
– Давно понял?
– Как только в глаза твои жгучие посмотрел. Выехала в меня, а взгляд королевский будто это я тебе должен.
– Я про второй раз.
Вадим непонимающе головой тряхнул:
– Я всегда любил тебя. Никогда не переставал.
– Ты развелся со мной, Полонский! Развелся! От любви великой, что ли?
– Прости, Мальвина. Я такой дурак, – он ко мне потянулся, мучительно громко запах волос носом втянул. – Я домой хочу. К тебе хочу, Кать. Не могу без тебя. Примешь?
– Складно у тебя выходит: погулял год, обстановку сменил, женщину другую попробовал, оценил, насладился.
Вадим поморщился. Да, я ковыряла ножом кровоточившую рану. Общую. Мне тоже больно это слышать.
– Ты спал с ней, целовал, любил… Нравилось?
– Я не…
– Не смей лгать мне, Вадим! Не смей!
– Не буду, – он стиснул челюсти до скрипа. – Кончить получалось.
Я сжала кулаки с такой с силой, что ногти впились в кожу, острой болью по телу расходясь.
– Я никогда не любил Вику. И никогда не полюбил бы. Никакую другую не смогу полюбить, только тебя.
– Ты прекрасно можешь жить и без любви! Год жил и не хворал. А если не прощу, как скоро утешишься, а?
– Ну так прости меня! – взорвался Вадим. – Вот он я, бери! Хочешь с Баяном на коврике спать буду? Хочешь ноги целовать всю жизнь буду? Луну с неба? Что, Катя? Что?! Скажи, что мне сделать?! Скажи!
– Ничего! – крикнула я. – Ты все сделал, наслаждайся!
– Ты ведь никогда не была жестокой…
– Я жестокая? Я? – тихо спросила. – А ты? Или ты думаешь мне не больно тебя видеть было? – мой голос дрожал, но обороты с каждым словом накручивал. – Не больно было знать, что ты с другой спишь, в семью ее ввел, с дочерью нашей познакомил! – меня разом захлестнуло спрятанным и больным, тем, что на сердце в самой глубине лежало, что прятала, никому не показывала. – Видеть тебя в нашем доме и понимать, что моего мужа больше нет! Это не больно, думаешь? Не жестоко?! – я не выдержала и ударила рукой по панели, аж пальцы онемели.
– Катюша… – Вадим попытался обнять меня.
– Не смей! – я и его ударила, потом еще и еще: – Я верила тебе! Ты обещал, что всегда будешь рядом! Просил ничего не бояться! Ты клялся мне!
Вадим за руки меня схватил, когда обессилено оттолкнуть его попыталась, и в татуировку глазами впился.
– Ты и есть роза с шипами. И в этом виноват я…
– Да, ты! Это твоя вина. Ты уничтожил нас! – я вырвала руку. – У меня нет мужа. Больше нет моего Дима. А тебя я не знаю! – нажала на ручку, выпрыгнула из машины и к парадной побежала.
Меня трясло от гнева и ярости. Прорвало плотину, и я наконец произнесла вслух как больно он мне сделал. Я вводила код, а пальцы дрожали, как в припадке, воздух в легких застопорился. Приступ сдавил горло. Захотелось плакать от своей никчемной слабости. Вадим снова ворвался в мою жизнь, и я больше ничего не решаю! Мне нужно…
Дышать стало невозможно, только хрипы на всю одинокую парадную. Нет, я их победила и слезы невыносимые тоже! Нужно только контроль восстановить. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Стену кирпичную на место поставить. Вадима Полонского как мужчины для меня не существует. Не существует!
Вадим
– Черт! – я в сердцах ударил по рулю и не выдержал: дверь водительскую распахнул и за ней бросился. Обещал себе не загонять Катю в угол, не преследовать, но как оставить ее?! Израненную, истерзанную, с сердцем развороченным и душой вывернутой. И все это я. Я! Тот кто любить и оберегать обещал!
Я полюбил и взял в жены прекрасную и чистую девушку, с неиспорченным взглядом на жизнь и твердыми принципами настоящего человека. Катя делилась со мной своим светом. Мой помутнел изрядно. В ней искра яркая была, а моя бледной стала, замыленной и затасканной. Мне ведь двадцать пять было – всего ничего! – а уже прожженный чувством собственной важности, цинизмом пропитанный и эгоизмом отравленный. Мораль вся в дырах, чтобы удобней было под нее поступки подгонять.
Катя делала меня лучше и любила. Даже такого любила. Я тянулся к ней, как корабль в шторм к живительному свету маяка. А она ко мне вопреки всему: в сером тумане моей души к сердцу дорогу нашла и человека во мне отыскала.
Я ведь весь мир подарить ей хотел. Чтобы самой счастливой была. Каждый день с улыбкой просыпалась. А вышло, что сам ядами порочных желаний отравился и ее зацепил. Свою душу выжег и ее прихватил. Муж и жена страдают вместе, даже когда виновен один.
Всегда такая сильная – вот кто настоящий стойкий духом боец; нежная, как лепесток розы; характерная, как стебель с шипами; страстная, как дурманящая сердцевина благородного бутона. И теперь в ней столько боли, ярости, обиды и злости. Я ведь хотел, чтобы Катя злилась, чтобы не запирала в себе чувства. Чтобы малодушно разделить вину, крикнув: ты тоже сорвалась! Все могут ошибаться в гневе! Я этого добился. Вывел на эмоции. И стало тошно от самого себя.
Жуткое чувство стыда душило: я ведь искал лазейки и оправдания для себя. Но это моя ноша, боль и вина. Я не
