которые заглядывают в душу обнаженную сейчас даже больше тела.
— Я тебя сейчас отпущу, — тихо произносит Домбровская, — но ты мне пообещаешь, что никуда не побежишь больше от меня. Да?
Мила молча кивает головой и чувствует, что замок пальцев за спиной раскрывается. От движений пальто сползает вниз и девушка стыдливо пытается прикрыться руками, спрятав вдруг ставшее таким неуместным нагое тело.
Виктория отталкивается спиной от стены, поднимает тренч, накидывает его на плечи спортсменке. Берет одну ее руку и засовывает в рукав. Вторую Женя опускает в пройму сама. Молчаливая сцена одевания заканчивается тем, что женщина плотно запахивает свое пальто и завязывает болтающийся пояс туго на тонкой талии, а потом бережно и неспешно расправляет лацканы, то и дело легко касаясь кожи на груди девушки.
Кажется, надо что-то сказать, объясниться, может быть, попросить прощения, но внутри усталая пустота моря после шторма и такая же пустота в голове, не дающая определиться, что верно и что ошибочно сейчас.
— Леонова, если ты сейчас же не слезешь с меня, — неожиданно весело произносит блондинка, — у тебя будет безногий тренер, так как нервные окончания уже никогда не восстановятся!
Мила тут же скатывается с коленей Домбровской и слышит как та с блаженным стоном облегчения подтягивает к себе длинные тонкие ноги, которые можно наконец-то согнуть. Виктория Робертовна сворачивается складным метром возле стены, прикрывая от счастья освобождения глаза.
Теперь они сидят плечом к плечу, вжавшись в одну на двоих стену.
— Виктория Робертовна, — наконец прерывает свое молчание девушка, — а у меня еще будет тренер?
— Непременно, — отвечает блондинка, вслушиваясь в иголки, пробегающие по всей поверхности уставших ног, — как только она сможет хотя бы встать. Ну и тяжелая же ты, оказывается, Леонова! — продолжает подшучивать Домбровская.
В конце концов, упираясь спиной и руками в стену, женщина поднимается и на нетвердых ногах идет в сторону окна. Опершись на раму, смотрит на начавшийся плотный снегопад и вслушивается в усталость и щекотку оживающих нервов во всем теле.
За спиной едва слышны босые шаги. Между лопатками упирается круглый теплый Милкин лоб. Руки обхватывают талию и куда-то в позвоночник летят слова:
— Я столько натворила… Почему?
Снег метет противной замятью, то рассыпаясь крошкой по асфальту, то собираясь в полосы-змеи, перебегающие по диагонали парковку. И непонятно, слышит ли Вика слова выдохнутые в ее шрамы на спине или думает о чем-то совсем другом. Но она отпускается от рамы и, продолжая глядеть в окно, кладет ладони на сцепленные девичьи запястья у себя на животе. А потом по кабинету, сплетаясь в светящуюся цепь, обматывающую прочно двоих, грудным чуть надтреснутый голосом старшей из них раздается:
— Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, — тишина для двоих прерывается последней фразой, которую, все так же глядя на снежную пургу, произносит Виктория, — Любовь никогда не перестает. И вот это, Милочка, — через паузу произносит женщина, — ми и вправду самые любимые строки о любви. Настоящей.
— Стало быть мы обречены друг на друга? — прижимаясь щекой к позвоночнику женщины, улыбается Мила.
Спина тренера вздрагивает в беззвучном смехе:
— Может быть, Милка. Все может быть.
— И всё-таки я сожалею, — неопределенно произносит девушка.
Виктория размыкает ее руки и разворачивается лицом к спортсменке. После чего снова сцепляет пальцы, но уже у себя за спиной. Убирает прядь темных волос за ухо, прижимается своим лбом к девичьему и негромко говорит:
— Не жалей! Никогда и ни о чем старайся не жалеть. Старайся исправлять то, что можно исправить, и платить за то, чего исправить нельзя.
Домбровская откидывает голову назад, кончиками пальцев приподнимает подбородок девушки и почти невесомо касается губами синяка на ее лице.
Телефон в пальто вибрирует сообщениями. Женщина опускает руку в карман, достает трубку и начинает читать, тут же сосредоточиваясь, отдаляясь, возвращаясь в рабочий режим.
— Все, Мил! Перерыв на философию кончился. У меня работа.
Объятия размыкаются. Домбровская делает пару шагов в сторону, поднимает с пола свою кофту. Быстро натягивает ее, застегивая под горло и, уже развернувшись к выходу, произносит:
— В пятницу в 8 вечера лед. Я тебя жду… И да, мы, наверное, поменяем музыку. Подумай, что ты хочешь, кроме Цветаевой.
Виктория берется за ручку двери и слышит за спиной:
— Пальто, Виктория Робертовна!
Женщина поворачивается назад. Запахивает поплотнее тренч на Леоновой, отвечая:
— Не надо, так добегу. У тебя куртка тонкая, в пальто будет теплее. Вернешь потом, когда будешь по погоде одета.
Мила кладет ладони на пальцы, сводящие края пальто, и спрашивает:
— Все в порядке?
Домбровская качает отрицательно головой:
— У Максимовой плеврит на фоне инфекции. Побежала я, Мил. Дела.
****
Уже, у дверей главного входа, засыпанная пургой и снова промочившая ноги, Вика слышит за спиной:
— То есть ты решила в одну больничку с Марьей прилечь, чтобы не прерывать тренировочный процесс?
Григорьев снимает свой пуховик и накидывает на плечи коллеги.
— Куда дела верхнюю одежду, несчастная? — удивляется товарищ.
— Отдала страждущей, которая не умеет одеваться по сезону, — махнула рукой отогревающаяся в пуховике блондинка.
— Кому ж это? — полюбопытствовал Михаил.
— Леоновой!
— Недешево, я смотрю, тебе одна зуботычина вышла, — хохотнул Мишка, — ты больше не маши кулаками, а то наши ребята тебя голой и босой оставят.
С этими словами они и вошли в холл. Впереди ждало совещание и принятие решений о том, что же делать в сложившейся ситуации.
А новый странник на пути своем пронзен любовью, дальний звон внимая
Когда Вика влетела в свой кабинет, на ходу скидывая пуховик Григорьева, ни о чем произошедшем в кабинете массажа она не помнила и, спроси ее, что серьезного и важного случилось до сообщения о болезни Маши, пожалуй, вполне искренне ответила, что день был рутинным.
Жизнь Домбровской разумно и верно вращалась вокруг одного и главного — дела. Определялась сегодняшними и завтрашними задачами. Пройденное оседало в виде памяток о совершенных ошибках, чтобы не повторять их в дальнейшем, но мгновенно теряло значимость, как только задача была решена.
Задачу по имени Людмила Леонова Вика закрыла до момента, пока не появится необходимость снова действовать в прямом столкновении. Задача Маша Максимова же стояло со всей остротой и сложностью здесь и сейчас. И не только в приложении самой Маши, но и их, ее тренеров.
Илья нервничал. Настолько, что даже не обратил внимание на странный вымокший вид Домбровской. И ее это позабавило и
