Иван встал, опираясь одной рукой о стол, другой — о спинку стула.
— Прости меня, Настя.
Она молчала, только ниже опустила голову. Он потоптался в нерешительности.
— Ладно. Все нормально, не волнуйся. Я уже ухожу.
Он уходил, а Ася безмолвствовала. Опять!!! Она сцепила под столом пальцы и силилась выдавить из себя звук.
Он уходил. А она не могла сказать ни слова.
Он уходил.
— …В-в… В-в-в-в…
Ну где же этот голос, черт возьми!!!
— В-в-ваня!
Она вложила последние силы в слабый крик, но дверь закрылась раньше, и лишь глухие стены вобрали в себя негромкий зов.
Ася уткнулась лбом в стол — в бесчувствии, вне времени, вне разума.
Теперь не помогала и мысль о ребенке. Боже мой, Ваня был здесь, и она не смогла удержать его! И он ушел. И унес с собой ее душу.
Сколько она так просидела, Ася не знала. Яростный звонок вывел ее из оцепенения, но она продолжала сидеть. Кто-то очень хотел ее видеть, а ей хотелось умереть.
Звонок превратился в сплошной гул. Расцепив пальцы, держась за мебель и стену, Ася доплелась до двери. Открыла и… ноги подкосились. Она рухнула вниз.
Иван едва успел подхватить ее. Прижал к себе, согревая дрожащее тело. Она цеплялась пальцами за толстое пальто Ивана, вжималась лицом в шарф, висевший на его шее, и дрожала в бессознательной лихорадке, тянула его вниз своей тяжестью.
— Настя! Настенька! — в панике звал ее Иван. — Пожалуйста, не волнуйся. Успокойся, милая. Все будет хорошо.
Она мелко затрясла головой, обмякнув в его руках.
— Ты звала меня, родная? Мне показалось… я слышал тебя?
— Да, — беззвучно ответила она и снова кивнула, чтобы он понял ее.
Иван осторожно поднял Асю на руки, понес в комнату. Там уложил на тахту. Не найдя одеяла, он скинул пальто и укутал ей ноги, вместо подушки просунул под голову свою руку.
— Ты больна, Настенька? Может, вызвать врача?
— Н-нет, я не больна. Т-только н-не уходи.
— Я здесь, любимая. Я не уйду.
Она слабыми руками обхватила его шею и прижала к себе так крепко, насколько хватило сил. И долго-долго упивалась его близостью, его терпким неуловимым запахом, его теплом. И все шептала беззвучно: «Ваня… Ваня…»
Когда голос немного окреп, она обратилась к нему:
— Я не могу без тебя, Ваня. Я… я н-не знаю, что со мной, но без тебя я умру. Мне нужны силы… много сил… Я так хотела видеть тебя! Где ты пропадал? Я каждый день смотрела на твои окна… Они были темными… Потом я увидела ее и… потеряла голос. Я обидела тебя, Ваня. Мне так тяжело без тебя. — Голос срывался и дрожал, звуки вибрировали в тишине комнаты от сильного заикания, но Ася продолжала говорить: — Ты нужен мне. Я должна видеть тебя, хоть иногда… Знать, что ты есть, что ты помнишь обо мне и придешь когда-нибудь…
— Я с тобой, Настенька. — Иван нежно целовал ее бледное лицо, вдыхал свежий запах ее волос, рассыпанных на его руке. — И буду с тобой, сколько ты захочешь. Ты у меня одна, любимая…
Она покачала головой:
— Нет. У меня будет ребенок, Ваня. Твой ребенок. Поэтому мне нельзя волноваться… чтобы не навредить ему. Я хочу, чтобы у меня был твой ребенок. — Ее губы дрогнули в слабой улыбке. — И я буду шантажировать тебя своей беременностью.
Иван ошалело смотрел на Настю, потом медленно протянул руку к ее животу и коснулся небольшой упругой округлости. На глазах его выступили слезы, и он спрятал их, прижавшись губами там, где была его рука.
— Настенька… — благоговейно шептал он. — Настенька…
Он стал покрывать поцелуями ее всю, а она в мольбе тянула к нему руки.
— Ты останешься со мной, Ваня? — спросила она, удерживая его голову напротив своей.
— Да… А ты выйдешь за меня замуж?.. Я люблю тебя. Только тебя, Асенька.
— Да… И я люблю тебя… Только называй меня Настенькой. Никто меня так не зовет — только ты.
Через час Настенька блаженствовала в покое, которого, казалось, не знала никогда раньше. Рядом лежал Ваня, его рука гладила Настин живот с трепетом счастливого собственника, а губы целовали уголок хрупкого плечика любимой.
— Ваня?
— М-м?
— А ты не будешь смущаться моего заикания? Оно проходит постепенно. Мне только нельзя волноваться.
Ну как успокоить ее?
— Оно пройдет. — Он повернул к себе Настеньку и ртом накрыл ее губы.
Когда их языки встретились, вопрос отпал сам собой, а позже возлюбленные слились в единое существо, гармоничное, неделимое, одухотворенное, и заполнили вселенную.
Иван проснулся от щекотки в носу и еще полусонный почувствовал тяжесть на груди. Он приоткрыл глаза и затаил дыхание. Асина голова покоилась на нем, покрывая грудь россыпью прядей, тусклым золотом отсвечивающих в предрассветных сумерках утра. Он осторожно, чтобы не разбудить любимую, выпростал руку из-под одеяла, мягко пригладил волосы Аси и потер нос, чтобы не чихнуть и не нарушить ее сон… Но невинное движение привело к очень бурному результату. Может, сознание его еще дремало, но тело проснулось и дало о себе знать.
Иван не удивился, но растерялся; он не знал, смеяться ему или плакать. Вчера и уже сегодня ночью он довел Настю до полного изнеможения и сам обессилел. Они как безумные наверстывали время, что провели в разлуке, ненасытно сплетались, наполняя и опустошая друг друга. И в конце концов провалились в сон, как в пропасть.
Сколько прошло времени? Два часа? Три? Утро еще толком не наступило, а Иван уже проснулся. Весь. И как ему быть? Месяц и пять дней тому назад он бы не задумывался об этом, но теперь Настя беременна. Носит его ребенка! Иван запустил пятерню в волосы и расплылся в блаженной улыбке. Он был до глупости счастлив. И до боли напряжен.
Но только полный идиот не знает, как тяжело переносят женщины беременность, особенно первые месяцы. Что же ему делать, окаяшка рогатый? Иван беззвучно рассмеялся, вспомнив любимую приговорку Веры, да и Настасья частенько ею пользовалась. И снова замер в ожидании.
Асина рука ожила. Медленно высвободилась из-под щеки и потянулась к груди Ивана, пальцы мелким перебором прошлись по боку и застыли на бедре. Ваня едва дышал; малейшее движение — и ее запястье почувствует весьма ощутимую преграду. Усилием воли он разжал свои пальцы на Асином плече и с трепетной нежностью обвел его покатость. Настенька во сне кротко всхлипнула, и по его ногам вверх поплыло ее колено.
Господи! Это невыносимо! Его ноги одеревенели, пресс сжался в комок, и вся энергия устремилась в пах, к окруженному нежнейшими тисками естеству. Надо или срочно менять положение, или будить Настю. В любом случае она проснется, а ведь так сладко спит.
