— Я имею в виду... — пытаюсь я придумать какую-нибудь вескую причину, чтобы отвертеться, — ну то есть... не могли бы мы отложить это до другого раза? Мне что-то нехорошо... — Вот это уж истинная правда.
Кэрол сдвигает брови.
— Всего один час, Лина. Как ночевать у Ханны — так ты здорова, а как уделить один час действительно важному семейному делу... Ничего, выдержишь.
— Но... но... — Я с такой силой сжимаю пальцы в кулак, что ногти вонзаются в ладони. Боль даёт мне возможность хоть на чём-то сконцентрировать своё внимание. — Но мне так хотелось, чтобы это произошло... ну, как бы ненароком... случайно...
В голосе Кэрол звучит сталь.
— «Ненароком»? «Случайно»? Ты о чём, Лина? Какие могут быть случайности? Таков порядок вещей. Это твоя жизнь. Он твоя пара. Ты познакомишься с ним, и он тебе понравится, точка, кончен разговор. Теперь отправляйся наверх и займись собой. Они придут в час.
В час. Алекс освобождается сегодня с работы в двенадцать, и мы собирались встретиться. Планировали устроить пикник на Брукс-стрит, 37, как всегда, когда у него утренняя смена, и провести вместе всю вторую половину дня.
— Но... — завожу я, даже толком не зная, какой ещё аргумент привести.
— Никаких «но». — Кэрол скрещивает руки на груди и вперяет в меня грозный взор. — Быстро наверх!
Не понимаю, как мне удаётся одолеть проклятую лестницу. Я до того разъярена, что перед глазами туман. Из тумана выплывает Дженни, одетая в старый купальник Рейчел, который ей слишком велик, — она стоит на площадке второго этажа и жует жвачку.
— Чё эт' с тобой?.. — говорит она, когда я пролетаю мимо неё.
Не отвечаю; прямиком несусь в ванную и врубаю воду на всю. Кэрол терпеть не может, когда мы используем слишком много горячей воды, и обычно я стараюсь управиться в душе как можно скорее. Но не сегодня. Сижу на крышке унитаза, закусив зубами руку, чтобы не закричать. Сама виновата! Я не думала о Процедуре, имя Брайана Шарффа вообще умудрилась позабыть. И Кэрол абсолютно права: это теперь моя жизнь, в ней нет места случайностям. Таков порядок вещей и его не изменить. Я глубоко вдыхаю и приказываю себе прекратить детские истерики. Пора становиться взрослой. Мой час пробьёт третьего сентября.
Я порываюсь встать, но при воспоминании об Алексе, о том, как он прошлой ночью стоял так близко-близко и произносил чудесные, небывалые слова: «Как я тебя люблю? Душа моя тобой полна от края и до края...» — ноги подкашиваются и я падаю обратно.
Алекс... Он смеётся, дышит, живёт... но — без меня, далёкий и чужой... К горлу подступает тошнота, и я борюсь с ней, наклонившись вперёд и свесив голову между колен.
«Это Болезнь, — внушаю я себе. — Она прогрессирует. После Процедуры всё изменится к лучшему. В этом суть Исцеления».
Но все мои самоуговоры не помогают. Я, наконец, заползаю в душ, стараюсь раствориться в шуме плещущей воды, но не могу. В голове одна за другой проходят мысленные картины: Алекс целует меня, гладит по волосам, его пальцы порхают по моей коже... Невесомые, трепетные образы, похожие на пламя гаснущей свечи.
*
Самое ужасное в том, что я даже не смогу предупредить Алекса, что наша встреча отменяется. Позвонить? Слишком опасно. Я решаю пробежаться до лабораторий и лично передать ему это нерадостное известие, но когда, одевшись и причесавшись, спускаюсь вниз и направляюсь к выходу, меня перехватывает Кэрол.
— И куда же это ты собралась? — резко восклицает она, явно ещё не отойдя от нашей давешней разборки. Сердита, а может, и оскорблена в своих лучших чувствах. Тётя наверняка считает, что я должна колесом ходить от радости, что мне нашлась пара. Ну что ж, она имеет полное право так думать: ещё пару-тройку месяцев назад я бы действительно прошлась колесом.
Я опускаю глаза и стараюсь придать своему голосу всю вкрадчивость и мягкость, на которую только способна:
— Да я только думала прогуляться немного перед приходом Брайана. — Пытаюсь даже вызвать на щеках румянец. — Я так волнуюсь!
— Ещё не нагулялась? Вечно тебя дома не бывает! — отрезает Кэрол. — К тому же, ты только вспотеешь и опять вся пропылишься. Если тебе так необходимо занятие, чтобы отвлечься, то помоги мне убраться в бельевом шкафу!
Ослушаться моей тёти немыслимо, так что я плетусь за нею обратно на второй этаж. Усаживаюсь на пол, а она кидает в меня то одним изношенным полотенцем, то другим; я проверяю, нет ли в них дыр, пятен и прочих неприятностей, складываю, перекладываю, считаю салфетки... Я до того вне себя, что меня всю трясёт от бешенства. Алекс не будет знать, что со мной случилось. Он будет беспокоиться. Или ещё того хуже — подумает, что я избегаю его. Вообразит, что поход в Дебри напугал меня до смерти, и теперь я не хочу его видеть.
Я сама пугаюсь силы своей ярости. Чувствую, что схожу с ума, готова лезть на стенку, а ещё лучше — сжечь весь дом. Несколько раз у меня в голове возникает сладостная картина: я хватаю одно из этих дурацких кухонных полотенец и со злобной радостью душу им тётку. Вот-вот, об этом и говорится во всех учебниках и в Книге Тссс, об этом предупреждают все учителя и родители. Я не знаю, кто прав — они или Алекс. Не знаю — та штука, что растёт во мне... нет, те чувства, что растут в мне — это что-то ужасное, болезненное, извращённое или лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Как бы там ни было, остановить это я уже не в состоянии. Контроль потерян. И уж что, без всякого сомнения, полное извращение — я этому рада.
В двенадцать тридцать Кэрол гонит меня вниз, в гостиную. В комнате ни соринки ни пылинки. Бумаги моего дяди, которые тот вечно разбрасывает где придётся, сложены аккуратной стопкой; на идеальном полу — никаких старых учебников и сломанных игрушек. Тётя толкает меня на диван и принимается возиться с моими волосами. Чувствую себя как свинья, которую готовят в чемпионки сельскохозяйственной выставки, но помалкиваю ради собственного же блага. Если всё пройдёт гладко, если я всё сделаю, как она хочет, то, может, у меня ещё останется время отправиться на Брукс-стрит, 37, когда этот Брайан уберётся восвояси.
— Ну вот, — провозглашает Кэрол, отступая на шаг и критически сощуриваясь. — Лучше не будет.
Я закусываю губу и отворачиваюсь: не хочу, чтобы она заметила, как глубоко ранили меня её слова. Хотите верьте, хотите нет, но я забыла, что я обычная, ничем не примечательная девчонка. Я привыкла, что Алекс постоянно твердит мне, какая я красивая. Привыкла чувствовать себя красавицей в его присутствии.
В моей груди словно разверзается пустота. Такой будет жизнь без него: всё станет обыденным, заурядным. Я стану заурядной.
