— Я пойду вымою руки?
Полувопрос, полупросьба, полумольба… Мне нужно было попасть в ванную и я в нее попала. Вымыть руки и не только, скатать трубочкой прокладку и спрятать в кулак, а потом успеть сунуть во внешний кармашек сумки. Фу, смогла! Теперь бы не оплошать на матрасе. Сколько у нас есть времени? За окном еще отголоски белых ночей, но уже сумерки. Домой добираться час…
— Это мой первый полумарафон!
Тихонов, я тебя убью!
Но он держал одной рукой меня за талию, а второй перебирал ленты медалей на прибитой к стене вешалке, выполненной в виде его имени, оригинальненько.
— Это трейлы, это за Белые ночи… Э… Да.
Он не смог договорить ничего, даже моего имени — я впилась ему в губы, умоляя заткнуться… И он бросил медали и взялся за меня — обеими руками, лишая меня одежды с такой скоростью, будто та на мне горела. Кожа под ней уж точно пылала, и каждое его прикосновение отдавалось в теле дрожью, а в горле стоном, который снимали с моего языка его жесткие губы. Да, нежности в его поцелуях не было ни на грамм. Я с ним полностью согласна: терять время на раскачку после недельной голодовки — себя не любить. Любить надо друг друга и быстро, пока не совсем стемнело и — всякое возможно в его объятиях — пока не закрыли метро.
— Даш…
Я с трудом приподнялась с матраса и, уставившись на его руку, выдала:
— Шестой день. Вымой руку и возьми полотенце…
Он не двинулся с места. И не отвел взгляда, а потом просто провел пальцами по моему бедру, оставляя на полоске белой кожи едва заметный кровавый след.
— Я лучше тебя потом в душ засуну, врушку…
— Я не врала, — успела выкрикнуть я до поцелуя и закончила уже после него: — Так получилось…
— У тебя всегда так получается! — рассмеялся Кузьма и снова скользнул пальцами в мое бушующее красное море. — И сейчас все получится… А для остального есть Ариэль…
Я хотела рассмеяться, но не успела — пришлось заменить смех протяжным стоном. Это не отдельный дом на отшибе, здесь соседи могут постучать по батарее, но мне плевать… Я вцепилась Кузьме в плечи и нашла губами запретное место — мочку его уха.
— Даша… — он снова с трудом выговорил мое имя, а я звать его по имени даже не пыталась.
Имена не важны, когда есть губы, руки и желание слиться воедино. Пусть всего лишь до темноты, зато полной — я лежала с закрытыми глазами и не желала их открывать. Встать я бы все равно не смогла — меня придавила к матрасу тяжелая мужская рука. Я провела по ней дрожащими пальцами до самого плеча и не нашла на ощупь старой кожи: неделя прошла, он успел сменить шкуру.
— Позвони маме, — прошептал Кузьма мне в ухо. — Скажи, что приедешь утром, — добавил он раньше, чем я сумела разлепить пересохшие губы для хриплого "зачем?"
Мне хотелось остаться, но я не могла…
— Я обещала бабушке приехать завтра на дачу.
— Это будет завтра. Я разбужу тебя в шесть и отвезу на дачу. На мою работу можно и опоздать.
— Кузь, я… Мне… Надо…
Что-то сказать, но я не знала что. Давление его руки на мою грудь увеличивалось. Может и хорошо — иначе бы из нее выпрыгнуло сердце.
— Мне надо домой. Ну… Мама не поймет такого…
Рука исчезла. И Кузя исчез — я перестала чувствовать плечом его плечо и села. Он тоже сидел — только по другую сторону матраса.
— Чего не поймет? — он смотрел на меня искоса и исподлобья. Зло. Очень зло. — Чего не поймет, я тебя спрашиваю! — он почти рычал. — Что ты осталась на ночь у парня? Но при этом поймет, что ты просто забежала к нему после работы трахнуться? Это она поймет?
Я сжала губы и опустила глаза.
— Ну, а ты звал меня разве не за этим?
— Это ты позвонила… — Он отвернулся.
— Ты привык, что девушка остается с тобой до утра, да? — спросила я совсем тихо.
Даже, кажется, уже не шепотом, а одними губами. Как же он услышит вопрос спиной? Но он услышал.
— Какое тебе дело до других, когда я попросил остаться тебя?
Какой же у него низкий голос… Как у медведя. А тело-то тощего козла!
— Есть дело…
— Какое?
Но я не могла ему объяснить. Неужели будет пытать? Но нет, он перегнулся через матрас и, схватив меня за плечи, перетащил к себе на колени. Я смотрела Кузьме в лицо — еще чуть влажное — и чувствовала лопаткой его новое желание. Во мне тоже все горело. Пожар даже не успел затихнуть.
— Раньше я хотел просто трахать баб, а теперь мне хочется обнимать… тебя, — добавил он быстро. — Может, я повзрослел?
Я лежала и молчала. Только сильнее втягивала в себя лопатки, чтобы не сделать ему больно.
— Я признался матери, что затащил тебя в постель. Она сказала, что я мудак. А я не мудак, Даша.
— Не мудак. Это я тебя затащила. Значит, это я — сучка.
— Хорошо так поговорили! — усмехнулся Кузьма и перекинул меня на матрас, не в силах больше сдерживать свою мужскую природу.
За окном темнело, темнело перед глазами, темнело в мыслях…
— Дай мне телефон, — попросила я, когда вернула себе возможность говорить, но, вспомнив про мусорку в сумке, вскочила первой. — Я сама.
Сама скажу то, что давно пора было сказать, да повода не было:
— Мам, уже поздно. Я не поеду домой, — Она ничего не ответила. — Кузя отвезет меня утром на дачу, а вечером я приеду в город на электричке.
— Хорошо, — сказала мама сухо и закончила на этом разговор.
Да плевать!
Я вернулась к измятому матрасу и опустилась на него коленями. Как хорошо — падать с него некуда.
— Зачем тебе матрас, когда есть диван? — спросила я наконец.
— Купил, когда мать здесь жила. А потом привык. На диване я работаю.
— Как это?
— Валяюсь с ноутбуком. Поговорили?
Я мотнула головой.
— Она выслушала и сказала: хорошо.
— Ну хоть сукой не назвала, уже хорошо!
Он со смехом повалил меня в подушки. Вернее, между ними — они как-то переместились на края самостоятельно или не совсем самостоятельно, а под натиском наших тел.
— Кузь, зачем ты признался маме? — спросила я, удержав его голову в ладонях, в миллиметре от своих губ.
— Потому что ты призналась своей. Как-то глупо отпираться, точно мы делаем что-то запретное…
— А почему она злится?
— Потому что Дашу нельзя оттрахать и выставить за дверь. А я собственно это и не делаю, кажется…
Я напрягла руки и так и не позволила ему себя поцеловать.
— Даш, ну что я еще должен сказать?
— Ничего, абсолютно ничего… — я и впилась ему в губы и даже сумела подмять Кузьму под себя.
Это ведь я, я затащила его в постель и в отношения, от которых он так удачно отбрыкивался лет так десять.
Глава 63 "Чай"
— Почему завтра не можешь? — спросил Кузьма в телефон, не доехав одной улицы до нашей дачи. Специально остановился, чтобы позвонить отцу и сказать про меня. — А кто-то другой может с ней встретиться? Нет, послезавтра Даша не сможет. Позвони своим кадровикам, они все сделают. Твое какое дело… — он прикрыл глаза и беззвучно пошевелил губами. — Я не хамлю! — сказал Кузьма довольно громко. — Я пытаюсь решить проблему, которая вообще не проблема. Ну что ты в одну кучу?! Я не был у Таськи, потому что она не хочет меня видеть. Хорошо, скинь мне телефон и имя. Даша сама ей позвонит. Пап, спасибо. Да, я зайду, как только Таисия Борисовна соизволит меня позвать. Я ничего не сказал и не скажу Шаровой, хотя хотел, честно. Пап, то у тебя минуты нет, то ты целый час полощешь мне мозги… Отлично! — Кузьма чуть не сунул телефон мимо держателя. — Теперь меня послали на… — он произнес это слово одними губами, — оба родителя. Зашибись!
— Не надо было звонить…
— Надо было, Даша, надо! — он повернулся и сжал мне плечи. Глаза в глаза. Какие же они у него бездонные и ничего-то в них не увидишь. Слишком мутные. — На моем отце свет клином не сошелся. Ты в любом случае уходишь из своего дебильного магазина. Мы найдем тебе нормальную работу по специальности. Да хоть в нашей конторе. Я прямо сегодня с ними и переговорю.
