Я не думала о том варианте развития событий, что описал Якуб. Неужели это действительно обо мне? И сколько в его словах может быть правды?
С момента нашего расставания в голове ни разу не загорелась мысль о другом мужчине. Я ждала Якуба. Его тела, его прикосновений, его запаха. И, да, – драйва. Острых, запретных ощущений, которые рождались во мне только с ним. То, о чём хорошие девочки могут лишь мечтать, лёжа в постели и сведя бёдра вместе, я могла получить в реальности. И приняла плату, которую придётся заплатить за такую жизнь.
– Не смог бы? – склоняю голову набок, и губы ломает странная улыбка.
У него было столько сексуальных партнёрш до меня и, возможно, после, но кого это волнует в нашем патриархальном обществе, где мужчине дозволено куда больше, чем женщине. Он ведь не позволил мне даже на свидание сходить, не то что с другим переспать.
Мне хорошо видны его глаза. Яркие, синие. В них горит удивление встречному вопросу, а потому какое-то время хмуро меня рассматривает. И я понимаю, что ему самому вовсе не хотелось бы знать ответ на этот вопрос. И оттого внутри меня теплым мёдом разливается сладкое удовольствие. Ощущение собственной власти над сильным и гордым мужчиной.
– Аня, – произносит моё имя так, будто я вновь играю с огнём. Наступая на его триггерные точки, пусть он и сам показал их мне.
В его голосе предупреждение: остановись, не заходи туда, откуда нам не выбраться.
– А сколько за последние семь месяцев у тебя было женщин, Якуб? – феминистка во мне хочет равных прав. Да, даже в этом. Перед глазами всплывают эти чёртовы фотографии, что показал мне похититель, и ревность иглами впивается в моё размякшее нутро.
– Ни одной, – ровный ответ, тут же поднимающий во мне волну глупой радости, которую смывают воспоминания о фотографиях.
А вместе с ними появляется злость. Ревность и недоверие, окрашенные в алые цвета моей ярости. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, я преодолеваю разделявшее нас расстояние и влепляю ему звонкую пощёчину.
Ловлю растерянность в его взгляде, секундное замешательство. Будто обидела ребёнка, который сказал правду.
Якуб сминает меня в своих объятиях, морщась от боли, потому что я предпринимаю судорожные попытки избавиться от его тисков.
– Что за хрень, Аня? – цедит сквозь зубы, едва ли не утыкаясь носом в мой нос. – За верность меня ещё никогда не били.
Я дышу глубоко и хочу врезать ему снова и снова. За ложь и за надежду. Глупую веру в него. И едва себя сдерживаю, и то лишь потому, что не хочу доставить боль. Впрочем вру. Хочу! И принимаюсь ещё более яростно отбиваться, но мои действия бесполезны. Якуб развернул меня и прижал своим телом к стене, разведя мои коленки в стороны, защищая свои драгоценные Фаберже.
– Этот человек показал мне фотографии, где ты обнимаешь очередную свою тёлку, – шиплю разъярённо на него, вглядываясь в его глаза.
– Какую, блядь, тёлку? – гаркает он на меня.
– Ту, которую ты обнимал в ресторане. В красном платье. Вспомнил?
Его тело, прижимающее меня, сплошь каменные мышцы. Ни одного мягкого, незащищённого места. Ударю – не почувствует. Гад! Ненавижу!
Но, получив ответ, он медленно расслабляется. Я буквально ощущаю, как его тело покидает напряжение.
– Дурочка, у меня никого кроме тебя не было, – тихо выдыхает, – да, мне хотелось. Дико хотелось трахаться. И женщины всегда крутились вокруг меня.
На этом моменте я закатываю глаза.
– И последний раз такое воздержание у меня было, наверное, только в юности.
Не желаю попадаться на эту удочку. Слишком велико искушение. Я борюсь с собой. И в то же время мне так хочется ему верить. И я ненавижу себя за то, что в этот момент начинаю думать о том, что на фото они одеты и далеко не факт, что после имелось продолжение. Не-на-ви-жу себя за эту слабость.
– И поэтому этих женщин ты только обнимал и гладил? – сурово сведя брови, спрашиваю.
Якуб наклоняется и целует меня в нос, посылая в тело сигнал к полной и безоговорочной капитуляции.
– Да, постоянно думая только о тебе, – отвечает с широкой улыбкой Чеширского Кота.
Я вновь предпринимаю попытку вырваться и ударить его чем-то, но он ловко перехватывает мои руки, поднимая за голову, и пытается поцеловать меня. Но я уклоняюсь. Его губы скользят по моей щеке, и мужчину это словно устраивает. Влажными, горячими поцелуями прокладывает дорожку к шее, заставляя мой пульс пуститься вскачь.
– Не представляешь, как я ненавижу твоих сладких мальчиков, что смотрят в универе на тебя. И друга твоего недоделанного. Знал ведь, что ты чужая женщина, – шепчет, как в лихорадке, то целуя, то прикусывая тонкую кожу, то зализывая причинённую сладкую боль. Отпускает мои руки, и я забираюсь пальцами в его отросшие волосы. Перебирая их, гладя, ощущая их мягкость.
Я сжимаю их в кулаке, натягивая, и Якуб поднимает на меня тёмный, полный желания взгляд.
– Он ни в чём не виноват. Это я попросила, – тихо отвечаю, проскальзывая языком между его губ.
Якуб сжимает пальцы на моей шее, сдавливая. Чуть-чуть, но вполне ощутимо. Наказывая за плохое поведение. Отвечает на мой поцелуй, делая его глубоким и яростным.
– Виноват и за это поплатился, – отрываясь от меня, заявляет. В его глазах ещё горит непотухший огонь. Он словно до сих пор варится в этом котле, что черти для него приготовили, из страха, предательства, измен и боли. И я вдруг отчётливо ощущаю его эмоции в тот момент, когда он нас застал.
– Прости, – я тянусь к нему, чтобы обнять, искупить вину словами и стереть горькие воспоминания поцелуями, – я сама не знала, чего хотела. В день твоего рождения та брюнетка наговорила мне ужасных вещей про тебя, и я очень испугалась.
Якуб внимательно смотрит на меня. Слушает.
– И что она сказала?
– Что ты преступник и творишь страшные дела. Что твой бизнес замешан на наркотиках и крови, – опускаю глаза в пол. Когда вспоминаю это, мне вновь становится не по себе от собственного выбора. Оттого, что я перешла на тёмную сторону и скоро потеряю границу, разделявшую добро и зло.
Якуб мягко приподнимает мой подбородок, заглядывает в глаза. Он понимает, что, раз мы ведём этот разговор, значит, выбор свой я уже сделала. И судя по его глазам, его это несказанно удивляет.
– Ты поверила ей? – тихий вопрос. По тону ничего не понять.
Его глаза блестят, но я не могу разгадать эту эмоцию. Однако
