когда закончились мои последние месячные.
— Ты так устала в последнее время. И твое настроение было… испорчено.
Я выгибаю бровь.
— Испорчено? Что ты имеешь в виду под испорченным?
Гаррет поднимает руки.
— Не стреляй в посыльного, любовь моя. Я подсчитал и думаю, что у тебя задержка. — Он подходит ближе. — А ты нет?
— Я… я не знаю. Может быть? Какой сегодня день? — Но все начинает обретать смысл. — Это четырнадцатое, — говорю я, кивая.
У меня отвисает челюсть, пока я обдумываю последствия.
Мои месячные определенно запаздывают. Как я могла этого не знать? Работа была напряженной, но настолько?
Гарретт кладет руку мне на щеку.
— Я думаю, тебе следует сделать тест. — Он показывает мне бутылки, которые достал из холодильника. Первая, шампанское. Другая? Безалкогольный игристый сидр.
— Итак, мы узнаем, какую бутылку открывать, — говорит он с самой милой улыбкой.
Быстро кивнув, я направляюсь обратно в ванную. Спустив воду в туалете, я зову Гарретта подождать со мной, хотя мы ждем недолго. Он держит меня за руки, когда появляются две розовые линии, и слезы наворачиваются на мои глаза.
Рука моего мужа обвивается вокруг моего плеча, притягивая меня ближе, но он не смотрит на меня. Он просто продолжает смотреть на эти две маленькие линии, его челюсть пульсирует, выражение лица непроницаемо.
Вы могли бы подумать, что после стольких лет я буду лучше читать его, и это так. Я действительно такая. Только не сегодня, когда это важнее всего.
Мы перестали предохраняться несколько месяцев назад, решив, что если ребенку суждено быть, то так оно и будет. Мы были готовы к созданию семьи, но не хотели придавать этому большого значения…
Что, если он передумает?
Что, если теперь, когда это произошло, он понял, как сильно не хотел быть родителем?
Мне нужно, чтобы он что-нибудь сказал, потому что мой разум мчится со скоростью миллион миль в час, и я думаю, что это действительно хорошо, но…
— Ты злишься на меня? — Мой голос звучит тихо, дрожит в комнате.
Гаррет обращает свое внимание на меня.
— Сумасшедшая?
И все равно я не могу его прочесть.
— Ты такой тихий, и твоя челюсть делает эту штуку…
Он обхватывает ладонями мои щеки, прижимаясь своим лбом к моему. Он целует меня. Одни раз. Дважды. В третий раз. Четвертый. Когда он отстраняется, в его глазах блестят слезы.
— Я счастливее, чем когда-либо в своей жизни. — Он кладет ладонь мне на живот, сияя, глядя на меня сверху вниз. — Ребенок, Ангел. У нас будет ребенок. Первый из многих.
— Многих?
— Многих. В конце концов, у нас есть наследие, которое нужно продолжить.
* * *
Полная луна низко висит над водой, серебром очерчивая волны, бьющиеся о борта лодки. Гарретт берет с подноса клубнику и подносит ее к моему рту. Я впиваюсь в нее зубами, касаясь губами его пальцев.
Вечерний воздух теплый, почти мягкий, он ласкает мою кожу, и я прижимаюсь к своему мужу. Я никогда не думала, что мне понравится быть на воде, но его энтузиазм по этому поводу заразителен, и это стало одним из моих любимых способов провести вечер. В милях от берега, наблюдая закат или восход луны, просто… находясь. Вместе.
Но сегодня вечером?
Я никогда не была такой довольной.
Гарретт кладет руку мне на плечо, когда Флаффи запрыгивает к нему на колени, кружится по кругу, затем устраивается со вздохом удовлетворения, как бы говоря, что он согласен со мной.
Я никогда не думала, что кошкам понравится находиться на лодке, но они гоняют нас по причалу каждый вечер.
— Знаешь, мне действительно нравится быть замужем за тобой, — говорю я.
— Да?
— Определенно. И это довольно удивительно, учитывая, что ты мне не очень понравился, когда мы впервые встретились.
— Вау. — Гарретт хихикает. — Просто выкладываю это на всеобщее обозрение.
— Я думала, что именно так мы поступали в этих отношениях. Мы еще даже не встречались, когда ты впервые приказал мне раздеться. И всего через несколько дней ты прижимал меня к стенам в дешевых отелях…
Его смех грохочет в груди.
— О, я помню. Как я мог забыть?
— И я думаю, что мне действительно понравится растить детей с тобой.
— Мне это тоже понравится, Ангел. — Он проводит рукой по моим волосам. — Наблюдая, как они превращаются в маленькие версии тебя…
— Или тебя.
— Ради них мы будем надеяться, что они пойдут в свою мать. Так жизнь для них станет лучше.
Я выпрямляюсь, чтобы встретиться взглядом с мужем. Он улыбается, выглядит теплым, мудрым и таким счастливым, каким я его когда-либо видела.
— Ты умный. Управляемый. Ты так много чувствуешь. — Я кладу руку ему на сердце. — Нашим детям повезло бы быть такими, как ты.
— Верно. Родитель, чьи брат и сестра постоянно говорят, что он холодный и безразличный.
— Гарретт. Сколько времени прошло с тех пор, как они это говорили? Ты через столько прошел. Твоя мать. Элизабет…
Он сглатывает и кивает.
— И из-за этого я отгораживаюсь от мира.
— Это не то, что кто-то делает, когда он холоден и безразличен, это то, что он делает, когда чувствует слишком много. Так, как ты любишь меня? То, как ты заботишься обо мне и нашем бизнесе? Я хочу этого для наших детей.
— Я хочу это для них. — Он проводит рукой по моим волосам. — То, что у нас есть.
— Я тоже хочу этого для них. — Я делаю глоток игристого сидра и даю молчаливое обещание, что сделаю все, что в моих силах, чтобы привести наших детей к здоровью и счастью.
Гарретт устраивается на своем месте, наблюдая за горизонтом, пока лодка покачивается на волнах. Его рука накрывает мой живот. Его голова прислоняется к моей.
— И они жили долго и счастливо, — шепчу я, и он издает смешок.
— Я думал, тебе не нужен принц. — Его голос низкий, интимный, без намека на осуждение.
— Я тоже так думала. — Я прижимаюсь еще ближе. — Но судьба все равно дала мне его.
