и братья смотрят на меня как на дебила. Ещё бы, у них грандиозные планы и бизнес, а у меня блаженная улыбка от уха до уха.
— Благодарю вас, Герман Игоревич, что почтили нас своим присутствием, — стебётся отец. — Двадцать минут торчали возле столика с кофе.
Не могу сдержать эмоций. Я так изменился за время общения с этой девушкой, что сам себе удивляюсь. Как дурак, ей-богу.
— Есть кое-что, о чём мы с Аней хотели бы вам сообщить. Мы беременны.
Отец отрывается от документов. Наклоняет голову, очки сползают на нос.
— Если опять фиктивно, то я поставлю вас обоих на горох.
— Нет, у нас будут дети уже совсем скоро.
— Не понял? — Откладывает ручку отец.
— Герман. — Делает шаг ко мне стоящая позади Аня, дёргает за плечо. — Сейчас не время и не место. Господам из «Астории» это вообще ни к чему.
Таращит глаза.
Ребята в костюмах смеются над нами и переговариваются. По фиг. Оборачиваюсь и с улыбкой произношу:
— Ты уволена.
Она пугается. Замирает. Не дышит.
— Мать моих детей не будет сидеть у компьютера. Давай отдыхать!
— В смысле? — Отец скидывает очки, почти швыряя их на стол. — Анюта, это правда?! Это не очередная афера моего сына?! Вы что, в самом деле?!
Батя подрывается, обходит стол. Начинает хохотать. После чего обнимает меня, бьёт по-отечески по спине.
Архиважное мероприятие превращается в балаган. Но я так рад, что он рад! И вообще все мы рады.
— А почему детей-то? Вы сразу первого, потом второго, что ли? Когда вы успели, сына? С ума сойти. Вы же ругались постоянно. Ну молодцы! Вот это новость!
— У нас двойня, — с гордостью заявляю я.
И у Игоря Германовича в прямом смысле отвисает челюсть. Он тупеет вместе с беременной Аней.
— Как это?! Где? В животе? На полном серьёзе?
Тут же начинает обнимать и меня, и свою невестку тоже, теперь мы трёмся втроём. Семья в восторге.
Вот только Гавриил серьёзен и внушителен, как гигантский пробел между словами.
— Давайте доделаем дела. Люди ждут, — шипит сквозь зубы.
Ему стыдно за нас. Он аж пыхтит, словно мусоросжигательный завод.
— Вы не могли бы решать свои проблемы в нерабочее время? У меня самолёт в три.
Зануда. Мы с отцом жмём друг другу руки. Батя целует в щёку мою жену. И Аня, улыбаясь наблюдающим за нами чужим людям, усаживает нас обоих на место.
Подписываю всё подряд. Всё что дают!
Охваченный эмоциями, еле дожидаюсь финала мероприятия, тащу свою секретаршу за руку к лифтам. И, оставшись наедине, поднимаю её руку к губам. Целую каждый пальчик.
— Сейчас ещё матери позвоню. Мне надо рассказать всему миру.
— Герман, — пытается что-то противопоставить. — Теперь я понимаю, что значит выражение «его как будто подменили».
— Даже слышать ничего не хочу, — мотаю головой.
Она внимательно на меня смотрит. Продолжаю целовать её руки.
— В данный момент я точно знаю, что влюбилась в хладнокровного, жёсткого тирана и очень скучаю по нему. А то, каким ты стал, — это сущий кошмар. Хотя бы наори на меня, Герман, умоляю, — вырывает свои ладони из моих рук и складывает их в молитвенном жесте. — Со мной, кстати, никто из друзей не разговаривает. Получается, была у меня весёлая компания, а теперь остался только ты.
— Что ты сказала? — Ловлю её за талию, жму к себе.
Это счастье. Самое настоящее. Опять улыбаюсь.
— Теперь не будет баскетбола по четвергам и кучи открыток на Восьмое марта, — вздохнув. — Что я сказала? Я сказала, что скучаю по жуткому тритону.
Опустив руки ниже, прихватываю пятую точку, с удовольствием жму.
Анька возмущается, лупит меня кулачками. Забавно.
— Предатель, лишил средств к существованию мать своих собственных детей.
— Ты сказала, что влюбилась в меня!
Она меня будто не слышит. Талдычит всякие глупости:
— На что я буду кормить детей, Герман? Как снимать квартиру?
— Какую ещё квартиру? У нас есть дом.
— Не выдумывай, мой бывший босс. Я буду снимать малосемейку. На первых порах будет тяжело, но дальше станет легче.
От близости с ней вспыхивают все мои лампочки.
Наклоняюсь к её шее, она охает, закатывая глаза.
— Не дури, Анна Белозерская, у тебя столько денег, что хватит на десяток детей. Какая ещё малосемейка?
Лифт открывается, и мы вынуждены вывалиться в коридор. И снова все заворожённо наблюдают за тем, как я, нарушая все корпоративные нормы и правила, теряю голову от собственной секретарши. Кто бы мне рассказал пару месяцев назад.
Чуть позже мы оказываемся в моём кабинете. Почувствовав её вкус, не могу остановиться и лезу к ней с грязными, совершенно аморальными поцелуями. Аня пытается сосредоточиться, отбиваясь от моих наглых лап.
— Если ты меня уволил, то кто будет составлять тебе расписание?
— Я найму новую секретаршу, — страстно дышу ей в губы.
— Новую секретаршу?! — переспрашивает Аня и цепенеет у моего стола, теряя свою спесь.
Ревнует.
— Ну да. А что? Боишься, что меня у тебя уведут?
— Боюсь, что, пока я буду три месяца в декрете, какая-то тупая курица перепутает все мои карточки и папки.
— Три месяца?! — угораю, утрачивая способность соображать трезво.
Мы оба влюбленные и дурные.
Аня зло прищуривается.
— Выберу тебе секретаря сама, — красноречиво притормаживает меня рукой. — Опытного, возрастного и несимпатичного, — задумывается, — мужчину.
Не могу перестать гоготать. Приподнимаю её с пола. Тут же получаю по рукам, но всё равно разворачиваю и усаживаю на стол. Юбка узкая, поэтому, для того чтобы вклиниться между бёдер, приходится её задрать до пояса.
— Герман, ты безрассудный маньяк? Мы на работе! Про нас и так уже ходят легенды.
Со стола летят канцелярские принадлежности.
— Вот именно, что легенды ходят, а толку нет. Доктор сказал, что нам можно. — С жаром присасываюсь к её шее.
— Ну ты размечтался, фантазёр, нам можно только чай пить с печеньем.
И, несмотря на то что её юбка уже болтается на талии, она нашаривает папку за своей спиной и бьет ею меня по башке.
Принимаю суровый вид и смотрю на неё сентябрём. Ещё бы дыроколом долбанула. Неприятно. Но я
