стал мягче, участливее. — Пойми, Алёша, ты не можешь сейчас войти в её жизнь. Она давно смирилась с тем, что растёт без отца, ей надо долго объяснять, что к чему. Возможно, теперь я попробую сделать это, а раньше было никак нельзя. Не могла же я рассказать ей…
— Конечно, не могла, — поспешно произнес Алексей, — ты все сделала правильно, и я… я восхищаюсь тобой.
— Перестань, — Женя улыбнулась шире, — я люблю её, Лидка для меня — главное в жизни, больше ничего нет. Я… постараюсь убедить её в том, что она не права относительно тебя.
— Она права.
— Нет, — Женя покачала головой — ты ведь не подлец, Алёша, просто больной, запутавшийся человек. Хороший человек … для меня, по крайней мере… — Она замолчала и отвернулась к окну.
Повисла неловкая пауза.
— Ладно, я пойду, — Алексей встал. — прости, что потревожил.
— Ничего, — глуховатым голосом произнесла Женя, — ты… заходи как-нибудь. Только трезвый. Учти, пьяного я тебя на порог не пущу.
— Хорошо.
Она вышла вместе с ним в прихожую, постояла, дожидаясь, пока он оденется.
— Ну всё, пока. — Алексей открыл дверь.
— Подожди. — Женя быстро приблизилась, обняла его и поцеловала в щёку. — Береги себя, хоть немного. Я прошу.
Она опустила ресницы. На какое-то мгновение её лицо разгладилось, стало мягче и моложе, четче обрисовалась линия скул. Алексею показалось, что он видит перед собою прежнюю Женю, юную и обольстительную, ту, перед которой не мог устоять ни один мужчина.
В следующую секунду она овладела собой, вновь стала спокойной и холодно-сдержанной.
— Теперь иди.
Дверь захлопнулась, Алексеи остался один на лестничной площадке. Он постоял немного и стал медленно спускаться вниз.
Его не покидало странное ощущение, будто всё, что только что произошло с ним, было всего лишь сном. Во сне он видел Женю, новую, неузнаваемую, с морщинами и потускневшим взглядом, во сне спорил с ней, пытаясь доказать свою правоту и при этом чувствуя себя отчаянно виноватым, во сне разговаривал с дочерью, похожей на него как две капли воды и тем не менее совершенно чужой…
Алексей вышел из подъезда на улицу и побрел к метро. Ноги двигались с трудом, словно общение с Женей его самого превратило в старика.
Что же такое он натворил? Сломал жизнь любимой женщине, преждевременно состарил се, осиротил ребенка, самого себя обокрал, точно вор.
И Настю потерял навсегда.
Это точно замкнутый круг, из которого не выбраться. Они смотрят на него одинаково устало и безнадежно и говорят одни и те же слова: «Любимый, без тебя плохо, а с тобой невозможно».
Так стоит ли вообще небо коптить, если всем от него одни лишь страдания?
Алексей даже остановился, пораженный пришедшей в голову мыслью. Раньше он никогда не думал об этом, жил себе и жил, если становилось совсем уж невмоготу, напивался до чертей и заваливался спать.
А тут вдруг ему стало легко и даже весело: зачем мучиться, когда можно запросто прервать ставшее невыносимым существование? Пару раз плюнуть, и готов приговор самому себе за то, что так бездарно распорядился собственной судьбой.
Почему бы и нет? Кто заплачет о нем — разве только Морковка, да и та больше будет жалеть уплывшую из рук московскую квартиру.
Одно скверно: не сказал он Настене самые главные, заветные слова, те, которые много раз твердил про себя, но вслух произнести не решился. Отчего — один Бог знает. Гонор свой пытался продемонстрировать, мужское превосходство, будь оно трижды неладно. Так она и будет думать о нем как о последнем козле, чурбане бесчувственном, который ничем не прошибешь, сколько ни старайся. Хотя…
Алексея вдруг осенило. Эту ошибку можно исправить. Пока ещё не поздно.
Он секунду подумал, затем решительно ускорил шаг.
Как это всегда бывает, последние дни перед отъездом оказались переполнены великим множеством дел. Ася не могла взять в толк, откуда все они вдруг свалились на ее голову. Она бесконечно звонила по телефону, бегала за покупками, в который раз перекладывала полностью собранный багаж. Ни на что другое ее просто не хватало, даже Валентина Антоновна за этими хлопотами стала восприниматься проще, не так болезненно и в штыки.
В один из вечеров позвонил Игорь.
— Здравствуй, красавица. Ты как, вообще, думаешь забирать свою трудовую книжку или на память мне ее оставишь?
— Завтра, — коротко ответила Ася.
Это был крайний срок, послезавтра вечером отправлялся их поезд.
— Давай завтра, — согласился Игорь, — девчата в полном трансе, уже и повидать тебя не надеются до отъезда.
— Я приду, — пообещала Ася и повесила трубку.
На завтра у нее оста вал ось еще одно дело — так и не купленная Степке форма. Тот прожужжи ей все уши и, кажется, решил, что она — настоящая обманщица.
Ася договорилась с Сергеем, что завтра с утра она быстренько смотается на работу, а посте сразу подъедет в центр, к универмагу, где они со Степкой уже будут ее ждать.
Следующий день начался с жуткой ссоры между Нинюсей и Валентиной Антоновной. Последняя решила продемонстрировать свои кулинарные способности и сделала Нинюсе пару замечаний относительно ее стряпни. Старуха сначала молча и обиженно дулась, но потом не вытерпела и заявила, «что шестьдесят лет на ее готовку никто не жалился, и вот теперь нашлись такие злыдни, которым все не по нраву, куда ни плюнь».
Слово «злыдни» подействовало на Валентину Антоновну, как красная тряпка на быка. Она, уже не сдерживаясь, понесла на Нинюсю целый шквал оскорблений и упреков: дескать, полуграмотная, необразованная, хорошо устроилась в чужом доме, вместо благодарности наглеет на глазах, чувствует себя полной хозяйкой, неправильно воспитывает ребенка и прочее.
На доносящиеся из кухни крики примчался Сергей. Он попытался усмирить мать, но было уже поздно: Нинюся с позеленевшим лицом бухнула в раковину кастрюлю с неслитой картошкой и как слон протопала в детскую.
Валентина Антоновна проводила ее взглядом, полным едкого презрения, и принялась капать в стакан капли Зеленина.
Ася в это время уже стояла в прихожей, полностью одетая и накрашенная. Она прямо в уличных туфлях прошла на кухню, поманила Сергея пальцем. Тот выглянул в коридор.
— Что?
— Ничего. Как мы уедем?
— Обыкновенно, на колёсах.
— Серёж, я серьезно.
— И я не шучу, — в его голосе послушалось раздражение, — мне надоело их пасти, пусть разбираются сами.
— Ты же понимаешь, что они не разберутся. Будут каждый день чуть не драться, всё это скажется на ребенке.
— Ничего подобного. Вот увидишь, мы уедем, и они станут жить душа в душу. Это просто выпендрёж перед нами.
